И. Василевский - Романовы

Когда королевский дом Ангальт-Дессауский обратился к нему с предложением выдать его дочь за наследного принца, Меньшиков отвечает категорическим отказом. По его сведениям, в династии Ангальт-Дессауской был случай женитьбы одного из членов этой династии на дочери простого аптекаря. Светлейший князь с такого рода парвеню родниться не желает! Ему, продававшему на улицах пироги с лотка, неуместно соглашаться на такое сомнительное родство.

Быть может, однако, пример Меньшикова — это только случайное и карикатурное исключение? Увы, примеров такого рода в истории русской аристократии не оберешься.

Не будем говорить о тех чрезвычайно многочисленных родах аристократов, которые возвысились благодаря тому, что Екатерина, Елизавета и другие женщины на троне очень ценили так называемую «гвардейскую правоспособность» и раздавали солдатам, конюхам, певчим, которые имели удовольствие им понравиться, графские и княжеские звания, сотни тысяч крепостных, огромные имения и состояния. Ограничимся более спокойным примером.

Когда в свое время Петр Великий приблизил к себе Екатерину, неожиданно открылась целая серия новых аристократов, родственников царицы.

Один из сановников того времени, посланный в Ригу, торопя по пути ямщика, как полагалось, дал ему в зубы. Дело было естественное, но ямщик неожиданно обиделся:

— Меня бить нельзя, я царю родственником довожусь.

Началось следствие. С дыбой и кнутом. О деле довели до сведения Петра. Скоро выяснилось, что ямщик говорит правду. Нашли и целую толпу родственников, родных братьев и сестер императрицы. Был здесь, кроме ямщика Иоганна, какой-то огородник, были сапожник и землекоп, была и какая-то проститутка. Проститутку по приказу царя немедленно спрятали в тюрьму, остальных вызвали в Петербург. Царь дал им тайную аудиенцию, обошелся с ними милостиво, обещал небольшую пенсию и поставил условие, чтобы о них «ни слуху ни духу» больше не было. Живите у себя с Богом.

Но вот Петр умер. Екатерина с помощью гвардии захватила престол. И всех родичей — конюхов, сапожников и землекопов — немедленно вызвали в Петербург. Им дали чины, богатые поместья, крепостных. Дали уж кстати и новые фамилии. Один брат стал называться графом Гендриковым, другой — графом Скавронским, третий — графом Ефимовским.

Уже через несколько лет оказывается, что граф Скавронский презирает все русское, любит только французские нравы и еще итальянскую оперу. Его крепостные обязаны говорить с ним не иначе как нараспев! У него свой театр, в котором крепостные девки изображают фею Артемиду, и граф не брезгует тем, чтобы во время представления, забравшись на сцену, собственноручно проучить арапником премьершу; остальных трех балерин, не угодивших его светлости, отправляют на конюшню.

Еще эффектнее ведет себя другой новоявленный аристократ — граф Гендриков (землекоп). Во время его выезда на охоту свора гончих, состоящая из 420 собак, перегрызла крестьянских овец. И вот обиженные крестьяне, отгоняя собак, осмелились убить двух из них. Его светлость возмущен. По его приказу провинившуюся деревню поджигают со всех четырех концов. Когда оказывается, что на пожарище еще остались кое-где пеньки, возле которых толпятся обездоленные и плачущие мужики, граф Гендриков предписывает наутро прислать 500 человек, которые перепахали бы всю деревню, чтобы и следа от нее не осталось.

Дело сделано. Крестьяне пытаются жаловаться воеводе, но воевода жалоб не принимает. Не дурак же он, чтобы из-за каких-то крестьян ссориться с аристократом! Крестьяне посылают свою жалобу в Петербург. Пусть царица рассудит.

Царица рассудила. Встретившись с графом Гендриковым на балу, императрица изволила погрозить ему пальчиком и сказать:

— Эй, Генрих, не шали…

Тем дело и кончилось.

Судьбы дворянства за время царствования династии Романовых исключительны и по-своему символичны.

Часто указывают на то странное отсутствие благородства, какое проявили дворяне российские, когда последнего дворянского царя Николая II свергали с престола. Не нашлось ни одного рыцаря, никого, по-настоящему преданного своему монарху! Только один охранник Зубатов покончил с собой от тоски по низвергнутому царю.

Приведем еще один пример. Перед нами судьба целого рода, яркая и характерная. Судьба князей Голицыных.

Летописи рассказывают нам об одном из первых Голицыных, который уже во время избрания на царство Романовых сильно интриговал, раздавал много денег, чтобы самому оказаться на престоле. «Номер не прошел». Пропали денежки задаром.

Вот еще один Голицын — Василий Васильевич, любовник царевны Софьи. Это — один из образованнейших людей своего времени. Он блестяще говорит и пишет, по-латыни. У него огромная библиотека. Он — о, ужас! — мечтает даже об освобождении крестьян с землею и делится своими планами с царевной Софьей. Правда, этот образованнейший человек не чужд суеверий и даже пытает какого-то крестьянина за то, что тот «напустил на него дурной глаз». Через несколько лет после воцарения Петра станут пытать по тому же делу: за то, что он «приворотными зельями любви царевны добивался».

А вот еще один Голицын. Этот старый шут и скоморох выдвинется в царствование Анны Иоанновны. Ему 61 год, но его по высочайшему повелению разводят с женой и женят на старой шутихе, калмычке Бужениновой. Свадьба происходит в Ледяном Доме, сопровождается целым рядом непристойных забав, и, когда «молодые» укладываются в ледяной комнате на ледяном ложе, к ним приставляют особую стражу. Пьяная потеха требует, чтобы они вели себя всенародно так, «как полагается» вести себя молодым, чтобы они до утра не смели слезать со своего ледяного ложа.

От этого шутовского брака родились и в летописи зачислены два сына — князь Андрей и князь Алексей. После смерти старой шутихи князь умудряется, впрочем, жениться снова, в четвертый раз, и новые побеги появляются на генеалогическом древе князей Голицыных.

И вот, наконец, еще один из князей Голицыных. Эмигрант, живущий в настоящее время в Париже.

Я приводил как-то на страницах «Накануне» то письмо, с которым этот князь обратился к мужикам, живущим в его бывшем имении в Калужской губернии. «Грабьте, подлецы, все мое добро, грабьте. Только липовой аллеи не трогайте, которая моими предками посажена. На этих липах я вас, мерзавцев, вешать буду, когда вскоре в Россию вернусь».

Прочли мужики письмо, посмеялись в бороды и отнесли письмо князя в местный музей революции. Так и лежит это письмо последнего представителя рода Голицыных, дожидаясь будущего историка.

Нужно ли останавливаться и еще на одном Голицыне в нынешней эмиграции? «Цыганский хор под управлением князя Голицына» в каком-то берлинском кабаке «Альказар» ярко венчает собой столетиями строившееся здание.