Владимир Муравьев - Московские слова, словечки и крылатые выражения

В стихотворении Вяземского изображено, конечно, дворянское домашнее чаепитие.

Не менее привлекателен и скромный разночинский домашний чай в изображении Полякова: «…Вообразите себе морозный зимний вечер, теплую хорошенькую комнату, любезную хозяйку дома, которая со всем радушием отогревает вас чаем, разумеется, если вы где-нибудь были и озябли, и, наконец, какое наслаждение, когда хорошенькая, маленькая ручка женщины разливает чай: не правда ли, что это прекрасно? Даже самый чай получает какую-то особенную прелесть; и теплота, наполняющая ваш желудок, сообщается всему вашему организму и располагает вас к неге, подобно той, о которой говорит Пушкин»:

Также много привлекательного находит Поляков и в летнем домашнем чаепитии на свежем воздухе:

«Какие разнообразные, исполненные жизни, картины представляет чай, за которым собираются целые семейства родных, друзей и знакомых… Вообразите себе прекрасный летний вечер, сад, беседку, в которой посредине стола, окруженного чашками, стоит, как русский удалой мужик, шапку набок, разинув рот, как бы запевая „Не белы-то снеги“, светло вычищенный самовар величиной, примерно сказать, в ведро или более; клокочущая влага, наполняющая его, постепенно переходит в чайник, потом в чашки, из которых окончательно уже разливается по желудкам присутствующих…»

Оригинально чаепитие купеческое. В рисунках и литографиях XIX века нередко встречается изображение купцов за чайным столом. Во всех них присутствует нечто раблезианское, так же как и в описании А. Н. Островского вечернего всеобщего чаепития в Замоскворечье:

«В четыре часа по всему Замоскворечью слышен ропот самоваров; Замоскворечье просыпается (от послеобеденного сна. — В.М.) и потягивается. Если это летом, то в домах открываются все окна для прохлады, у открытого окна, вокруг кипящего самовара, составляются семейные картины. Идя по улице в этот час дня, вы можете любоваться этими картинами направо и налево. Вот направо, у широко распахнутого окна, купец, с окладистой бородой, красной рубашке для легкости, с невозмутимым хладнокровием уничтожает кипящую влагу, изредка поглаживая свой корпус в разных направлениях: это значит, по душе пошло, то есть по всем жилкам. А вот налево чиновник, полузакрытый геранью, в татарском халате, с трубкой жукова табаку — то хлебнет чаю, то затянется и пустит дым колечками. Потом и чай убирают, а пившие оный остаются у окон прохладиться и подышать свежим воздухом».

Н. Ф. Щербина купеческую страсть к чаепитию помянул в сатирической «Эпитафии русскому купцу»:

Семейным чаепитием можно считать и старый обычай, посещая кладбища, пить чай на могилках родных.

Такое чаепитие на кладбище описал в одной из своих «московских элегий» Михаил Александрович Дмитриев. Летом он жил на даче в Зыкове и поэтому, едучи из Москвы, всегда проезжал Ваганьково кладбище. Элегия написана 13 июля 1845 года.

Среднее между обоими главными видами московских чаепитий — это летние загородные гулянья: в Сокольниках, Марьиной роще, Красном селе и других известных местах. Хотя там во время гуляний ставились питейные заведения и было полно пьяного веселья, все же большое место занимал чай. М. Н. Загоскин в очерке 1840-х годов «Первое мая в Сокольниках» рассказывает: «…И везде пили чай. Эта необходимая потребность нашего купечества, эта единственная роскошь наших небогатых мещан, это праздничное, высочайшее наслаждение всех трезвых разночинцев, фабричных, мастеровых и даже мужичков — наш русский, кипучий самовар, дымился на каждом шагу. Мы подошли к одному их этих самоваров, вокруг которого сидело на траве человек пять рабочих людей из крестьян и две молодицы в нарядных телогреях. Все они сидели чинно, попивали чаек, и не стаканами, а из фарфоровых чашек.

— Ну, вот это хорошо, ребята, — сказал мой собеседник, — вы вместо вина пьете чай. Оно дешевле и здоровее…»

Очень многие любители чая находили, что на открытом воздухе чай пить лучше, нежели в помещении, потому что на воздухе прохладнее, кроме того, можно созерцать окружающие виды и наблюдать за происходящим вокруг.

На Воробьевых горах, откуда, как известно, открывается лучший вид на Москву, до революции было множество «чайных садочков», которые держали местные крестьяне. Такой «садочек» представлял собой небольшую площадку, обсаженную кустами акации, на которой находилось несколько столиков с ножками-столбиками, врытыми в землю, и с такими же простыми, врытыми в землю лавочками. Чай здесь подавали в ярких расписных чашках, к чаю можно было заказать молоко, яичницу, ягоды — все свежее, из своего хозяйства, а также жареную колбасу. При садочках были «зазывалки» — женщины, которые уговаривали гуляющих зайти попить чая. «Чайные садочки» никогда не пустовали, и многие их владельцы, как говорили, от них нажили большие состояния.

Чаепитие в заведении, то есть в трактире или харчевне, совсем особая статья, и в нем свой смысл, своя философия и свое удовольствие.

Заведений, в которых подавали чай, в Москве было великое множество. В середине XIX века с нескольких десятков они увеличились до трех-четырех сотен, и с тех пор их количество неизменно росло. Причем заведения в Москве были самого разного ранга и разбора. «Начиная от трактира, — пишет Кокорев, — где прислуга щеголяет в шелковых рубашках, где двадцатитысячные машины (дорогие музыкальные автоматы. — В.М.) услаждают слух меломанов, где можно найти кипу журналов, до тех заведений, по краям Москвы, в которых деревянные лавки заменяют красные диваны, а половые ходят в опорках, — везде, если найдете какой недостаток, то уж наверно не в чае…»