Валерий Шамбаров - Царь грозной Руси

Откуда же взялся Сильвестр? Он происходил из Новгорода. Известно, что он сам и его родственники вели очень крупную торговлю за рубежом [138]. В Москву он перебрался незадолго до пожара и был назначен священником в Благовещенский собор. А это была семейная церковь великих князей, получить такой пост без протекции было невозможно. Причем покровителем священника явно был не Макарий. Ни один источник не отметил связей и дружбы между ними, а их взгляды на церковные вопросы коренным образом отличались. Святитель принадлежал к «иосифлянам», позиция Сильвестра была близка к «нестяжателям».

На вопрос, кто свел священника с Иваном Васильевичем, большинство исследователей отвечает однозначно: Алексей Адашев [138]. К 1547 г. он уже занимал при царе очень видное место, стал его доверенным лицом. На свадьбе он числился «дружкой» государя, сопровождал его в баню — что считалось высочайшей честью, обычно ее удостаивались родственники. Все источники признают, что Адашев и Сильвестр тесно сошлись между собой, были близкими друзьями [53, 69, 138]. Вероятно, как раз царский наперсник помог священнику устроиться в Благовещенский собор. А в дни катастрофы постарался, чтобы его пропустили к монарху.

Напугать царя было совсем не трудно. Москва бушевала, лилась кровь. А 29 июня восстание приняло новый оборот. Заговорщики распространили слухи, будто Глинские призвали крымского хана, а сами прячутся в Воробьеве. Толпы двинулись к Ивану Васильевичу требовать их выдачи, и вели с собой палача, чтобы сразу казнить их. В описаниях событий можно найти новые четкие доказательства, что бунт был подготовлен заранее. Москвичей вели организованно, «боевым обычаем», многие были вооружены копьями и щитами. Как видим, не все сгорело и расплавилось, кто-то позаботился припрятать оружие и раздать в нужный момент. Людей науськивали, будто царь знал о планах Глинских, прячет их. Впоследствии Иван Грозный подтверждал: «Бояре научили были народ и нас убити».

Карамзин пишет, что государь велел стрелять в бунтовщиков и разогнал их. Откуда писатель это взял, остается загадкой. О стрельбе не упоминает ни один документ. Возможно, Карамзин перепутал Ивана Васильевича с Алексеем Михайловичем, который в 1662 г. залпом стрельцов усмирил Медный бунт. Но Алексей Михайлович подавлял его уже зрелым и опытным властителем, а Иван был растерян и совершенно деморализован Сильвестром. Никаких стрельцов у него еще в помине не было. У него вообще не нашлось воинских сил, некому оказалось даже увезти его подальше от восставшей столицы! Когда пришли мятежники, царь «удивися и ужасеся», но «не учини им в том опалы». Вступил в унизительные переговоры, обещал разобраться [138]. Но и подстрекатели просчитались. Видимо, надеялись, что разбуянившаяся чернь убьет Ивана, а там и спросить будет не с кого. Однако народ вовсе не был настроен против царя. Москвичи любили его, и шли карать лишь «измену» Глинских. Убедились, что их нет в Воробьеве, и стали расходиться. А сами заговорщики поднять руку на царя не рискнули — тот же народ на копья поднимет.

Кстати, еще одно совпадение, случайное ли? Тогда же, в 1547 г., кроме Москвы, взбунтовался еще один город. Новгород. Снова Новгород, который и раньше бывал связан с мятежами Андрея Старицкого, Шуйских. Он забузил без всяких пожаров, но архиепископ Феодосий писал в столицу о «великих убийствах» и грабежах. И из его послания видно, что новгородцев подпоили. Рассказывая о случившемся, Феодосий умолял царя закрыть корчмы [36]. Ранее уже отмечалось, что русские законы строжайше запрещали продажу спиртного. Но в годы боярского правления на это закрывали глаза. (Уж конечно, наместники получали изрядную долю с подпольной торговли.) И чтобы восстановить исполнение закона, требовалось вмешательство самого царя! Вполне может быть, что и в Москве для «подогрева» бунта использовали спиртное.

Что ж, уничтожить Ивана Васильевича не получилось — зато как нельзя лучше удался другой вариант. Захватить его под свое влияние. Царского духовника Бармина оклеветали, что он подстрекал чернь к мятежу, сняли с поста протоиерея Благовещенского собора и отправили в монастырь. Его место занял Сильвестр. Он оказался вовсе не «пророком», а ловким политиком и интриганом. Устрашая государя карами, которые за его грехи обрушатся на всю страну, он призывал к покаянию и «исправлению». И царь принял его духовное наставничество. Да не просто принял! Он упрашивал Сильвестра, чтобы тот стал ему наставником. А священник еще и кочевряжился, делал вид, будто колеблется. Наконец, милостиво согласился, но потребовал от Ивана Васильевича полного и безоговорочного послушания.

При дворе произошли и другие перестановки. Михаил Глинский и близкий к нему Турунтай-Пронский, опасаясь расправы, попытались бежать в Литву. За ними организовали погоню, они поняли, что им не уйти, и сдались. Царь и бояре судили их. Учли, что они удирали не ради измены, а со страха, и серьезных наказаний они избежали. Глинского лишили чина конюшего и отправили их с Пронским в ссылку, конфисковав значительную часть их имений.

А новые советники выдвигались по рекомендациям Сильвестра и Адашева. Фактически произошел еще один переворот. И при этом стоит отметить немаловажное обстоятельство. Адашев происходил из костромских дворян, далеко не самых знатных. А Сильвестр и вовсе был «худородным». Но никто из князей и бояр, выдвинувшихся к руководству — Шуйские, Ростовские, Федоров, Палецкий и др., почему-то не возмущались и не протестовали, что двое государевых приближенных возвысились совершенно «не по чину». Это могло быть только в одном случае. Если сами Сильвестр и Адашев были орудием победивших заговорщиков и действовали в их интересах. Впрочем, метод был опробован уже давно. Когда на трон взошел молодой Василий III, ему подсунули в советники «старца» Вассиана Косого. И точно так же к Ивану IV протолкнули Сильвестра. Но охомутали царя гораздо сильнее, чем его отца.

Принципы самодержавия были выработаны еще в Византии. Но на Руси они в значительной мере трансформировались, были приспособлены к иным историческим и национальным традициям. Одним из теоретиков сильной монархической власти являлся св. Кирилл Белозерский. В своих письмах к Московским государям он приравнял «мирское княжеское делание» по устройству Отечества, по защите его от врагов, к церковному служению. Даже ставил государево служение выше церковного, выше постов и молитв! [114] Деятельность царя на благо православной Руси была службой Самому Богу.

Письма св. Кирилла Белозерского высоко ценил и использовал св. Иосиф Волоцкий. В его работах учение о самодержавии получило дальнейшее развитие. Он писал Василию III: «По подобию небесной власти дал ти еси Небесный Царь скипетр земнаго царствования». Власть дана от Бога — и отчет в ней давался лишь Одному Богу. Но при этом государь отвечал не только за себя, он нес огромную ответственность за своих подданных, обязан был защищать их «от треволнениа… душевныя и телесныя». Душевные треволнения — это «еретическо ученье», а телесное — «татьба и разбойничество, хищение и неправда».