Валерий Шамбаров - Царь грозной Руси

А такие обязанности требовали и чрезвычайных прав. Прав поощрять достойных и карать преступников, невзирая на их положение. Св. Иосиф указывал: «Страшен будеши сана ради и власти царския и запретиши не на злобу обращатися, а на благочестие». Причем право наказывать было, в свою очередь, и обязанностью. Дать волю тем, кто творит зло, потворствовать им — для царя это являлось тяжким грехом перед Господом. Государь отнюдь не был «первым среди равных», он был неизмеримо выше любого из своих подданных. И выступать против него было как светским, так и духовным преступлением — он был главным защитником Веры и Православной Церкви. Св. Иосиф писал: «А божественныя правила повелевают царя почитати, не свариться с ним». Учил, что даже высшие иерархи Церкви не должны вмешиваться в его дела. Если же «когда царь и на гнев совратится от кого», они могут лишь просить о снисхождении к провинившемуся «с кротостью и с смирением и со слезами»

Действительно, при Иване III и Василии III власть государя приблизилась к самодержавной. Но боярское правление порушило эту традицию, и Ивану IV пришлось заново строить принципы своей власти. Причем путь его получился сложным и совсем не прямым. Конечно, он знал работы свв. Кирилла Белозерского, Иосифа Волоцкого (и наверное, не случайно любил Кирилло-Белозерский и Иосифо-Волоколамский монастыри). Но в вопросе, как именно должен править царь, существовали разные точки зрения. Святитель Макарий верил, что надо действовать добром, в согласии со всеми, и союз царской власти с Церковью сам по себе способен преодолеть все трудности. А для государя, как поучал Макарий, было главным «сохранити сия евангельская четыре заповеди: храбрость, мудрость, правду, целомудрие и потом суд праведный и милость согрешающим».

К его позиции был близок преподобный Максим Грек. Иван Васильевич освободил его из заключения, куда он попал из-за своей чрезмерной доверчивости. Преподобный был уже стар, его определили в Троице-Сергиев монастырь, доживать век в покое. В своих работах он полностью соглашался, что власть царя чрезвычайна, и фигура его — священна, писал, что земной царь — это вообще «образ живый и видимый Царя Небесного». Но отсюда св. Максим делал вывод: так же, как Бог «весь милость, весь щедр ко всем вкупе живущим на земле», так и государь должен являть милость ко всем. И молодой монарх сперва пошел именно по такому пути. Чем и пользовались Сильвестр с Адашевым, настраивая его нужным для себя образом.

С легкой руки либеральных авторов XIX в. в историческую литературу внедрилась схема, будто юный Иван вел праздный образ жизни, предавался «потехам», и даже женитьба не помогла, он после свадьбы продолжил легкомысленные забавы. И только под влиянием Сильвестра покаялся в грехах, изменил образ жизни. Новые советники установили на Руси мудрые и справедливые порядки, начали проводить государственные реформы.

Но если мы сопоставим эту схему с реальными фактами, она сразу же… расползается по швам. Для начала, давайте разберемся, в чем же пришлось каяться царю? Какие грехи могли быть у шестнадцатилетнего юноши? Баек о разврате, пьянках и прочей грязи мы, пожалуй, касаться не будем. Они попросту недостоверны. Между прочим, историки, повторяющие их, не замечают вопиющего противоречия. Изображая разгул царя, они забывают, что рядом с ним все время находился… Адашев. Он-то возвысился задолго до 1547 г. А Адашева те же самые историки (со слов Курбского) рисуют чуть ли не ангелом во плоти [49]: крайне религиозный, высоконравственный, он очень строго постился, отдавал все свободное время и деньги благотворительности, организовал в своем доме приют для нищих…

Так какая же из двух версий правдива? Порочность царя? Или благочестие Адашева, всюду сопутствовшего царю? Очевидно, вторая. Всегда и во всех странах придворные старались подражать монарху. Например, Франциску I во время карнавала случайно кинули в голову факелом, обгорели волосы, и у французской знати тут же пошла мода обривать прически и бороды [12]. Можно смело утверждать, что Адашев как раз и подстраивался к натуре царя. И именно благочестие, которое он демонстрировал, привлекло Ивана IV — мы не знаем никаких иных причин, по которым государь мог приблизить к себе не столь уж знатное лицо.

Кстати, чем занимался Иван Васильевич до встречи с Сильвестром, хорошо известно. Как уже отмечалось, после свадьбы он с Анастасией совершил паломничество в монастырь. Вернувшись, начал готовить поход на Казань. Потом были апрельские пожары, взрыв башни и ликвидация их последствий. В мае царь вывел на Оку армию на случай нападения крымцев, сам находился в войсках, проверяя их (Адашев был при нем оруженосцем). А в июне случился «великий пожар». Для гулянок времени-то и не было. И еще один очевидный факт: проповедь Сильвестра могла оказать воздействие только на очень набожного и чистого душой государя. Ну посудите сами, неужели добился бы успеха священник, вздумавший обличать разврат Франциска I? И долго ли прожил бы проповедник, призвавший к покаянию Генриха VIII? Нет, в данном случае игра шла не на худших, а на лучших качествах царя.

Но ведь существует закономерность, характерная для верующего человека — чем чище он, тем больше грехов за собой замечает. И они, несомненно, были. Ну какой юноша удержится от заинтересованного взгляда на симпатичную девушку? А это уже грех. Или пример из жития св. Василия Блаженного. Однажды на церковной службе Иван Васильевич задумался о строительстве своего загородного дворца в Воробьеве (того дворца, куда потом придут мятежники). А после службы св. Василий подошел к нему и указал, что он был мыслями не в храме, государь устыдился и покаялся [39]. Отметим, Иван Васильевич считал себя личным другом Василия Блаженного, много раз общался с ним. Неужто юродивый гораздо раньше Сильвестра не обличил бы его в более серьезных пороках? Но такого не случилось.

Последующие авторы допустили подтасовку и в терминологии, выпячивая слово «потехи». Но если мы внимательно почитаем летописи, то увидим, что под «потехами» понимались всего лишь охоты. Указывалось, что после встречи с Сильвестром Иван IV и впрямь изменил образ жизни, «потехи царские, ловы и иные учреждения, еже подобает обычаем царским, все оставиша». Еже подобает обычаем царским! Не беспутство, а те развлечения, которые были приняты для государей. Иван Васильевич вообще отказался от отдыха, отдавая себя только делам и молитвам. (А заодно это помогало не упускать его из-под контроля — ведь заговор против Шуйских составился на охоте.)

Что касается грехов, то они были связаны вовсе не с жизнью монарха, а с его царским служением. Он допустил, что в его государстве творились беззакония и несправедливости. В то время на Руси знали, что бедствия приходят не случайным образом, а являются Божьим наказанием за те или иные неблаговидные деяния людей. И пожары, бунты, нашествия татар летописцы объясняли как раз таким образом. Но в народе понимали, что государь по своему возрасту не может отвечать за них, от его лица действуют другие. Все летописи видели причину напастей в том, что умножилась «неправда от вельмож». И один лишь Сильвестр возложил вину персонально на Ивана Васильевича [138].