Майкл Бейджент - Мессианское наследие

Как и во времена Иисуса, сегодня мы живем в тени надвигающейся апокалипсической катастрофы. Воинствующие фундаменталисты в один голос твердят, что конец света неминуем и близок. Даже для людей, не имеющих особых личных причин усматривать во всем вмешательство Божьего Промысла, угроза того, что палец какого-нибудь безумца или фанатика может лечь на ядерную кнопку, является вполне реальной. Мы все давно стали заложниками реальности, которую не в силах полностью контролировать, мишенями для средств массового уничтожения, удар которых мы не в состоянии предотвратить. За этой всепоглощающей тревогой, сводящим с ума чувством собственного бессилия и разочарованием в никчемных и безответственных политиканах все ощутимее чувствуется потребность обретения гениального духовного лидера, «всеведущей и всемогущей» личности — человека, который сумеет понять всю сложность ситуации, примет на себя ответственность за все происходящее и, не прибегая к насильственному попранию демократических свобод, возьмет на себя роль вождя, способного вдохнуть утраченный смысл в нашу жизнь, в которой все более явно ощущается зияющая пустота.

Разумеется, в истории Запада, не говоря уже о всем мире, за последние два тысячелетия не раз бывали подобные периоды. Так, многие типичные черты последних времен были характерны для XI в., когда в Западной Европе занималась заря эпохи Крестовых походов, или в начале XVI в., когда сочетание созвездий на небесах, казалось, предвещало неминуемый апокалипсис и конец света. И хотя на остальной мир это практически не повлияло [126], гегемония католичества в Европе была поколеблена протестантской Реформацией. Век с небольшим спустя, по мере приближения 1666 г., Европу охватила новая волна истерии. Христиане с ужасом ожидали неминуемого прихода антихриста, появление которого должно было произойти в строгом соответствии с григорианским календарем [127]. В то же самое время, словно соперничая с христианами в апокалипсических чаяниях, евреи, обитавшие на просторах Европы — от России, Украины, Персии и Оттоманской империи до Голландии и Атлантического побережья — спешно съезжались в Турцию, чтобы собственными глазами увидеть обетованного Мессию и самозванного пророка Саббатая (Шабтая) Цеви [128], считающегося сегодня одним из величайших конфузов в истории иудейства.

Впрочем, это — лишь некоторые из особо острых приступов мессианской истерии в Западной Европе. Милленаристские настроения очень часто шли рука об руку с революциями. Во время французской и российской революции множество людей, стоявших по разные стороны баррикад, были склонны видеть в совершающемся апокалипсисе не только социальные, но и космические масштабы. Свержение старого общественного строя рассматривалось, в зависимости от принадлежности к той или иной политической касте и партии, как величайший триумф или кара, несущая на себе печать Божьего гнева.

С точки зрения параллелей «последним временам» I века н. э. наш век не является чем-то уникальным. Его уникальность заключается в другом. Массовые движения, возглавляемые самозваными пророками и мессиями, с удручающей неотвратимостью трансформируются в средства исполнения этих самых «пророчеств». Как мы уже видели, современники Иисуса были убеждены, что конец света близок. И, действуя в соответствии с этими убеждениями, они неизбежно приближали конец света — если не конец мира in toto (в целом), то хотя бы конец своего собственного мира. Аналогичным образом апокалипсическая истерия, возникшая в начале XVI в., приблизила конец прежде единого католического мира. То же самое можно сказать и об оппозиционных движениях, кульминацией которых стали революции во Франции и России. Главное отличие нашей культуры от такого рода предшественников заключается в том, что мы обладаем реальной силой — в буквальном смысле этого слова, — чтобы помешать приблизить конец мировой цивилизации, конец света, причем — не просто в метафорическом смысле слова, не конец «света», ограниченного рамками того или иного региона или сообщества людей, а конец мира как некоего физического целого. Когда американский президент в своих выступлениях начинает упоминать Армагеддон, людям приходится воспринимать его слова всерьез. Разумеется, не потому, что президент обладает такой информацией, которой не располагает большинство из нас. Не потому, что он более всех нас посвящен в Божественные планы или намерения Провидения. И, конечно, не потому, что его специфические религиозные воззрения заслуживают предпочтения в очах Божьих. Нет и еще раз нет. Все обстоит куда проще. Мы все зависим от его благоразумия, ибо с технической точки зрения он имеет возможность устроить самый настоящий Армагеддон, возложив ответственность за него на Самого Бога.

Последние времена, или апокалипсис, способны функционировать в качестве мощного символа, затрагивающего самые глубокие струны человеческой души и обретающего поистине глобальный масштаб. Но такие символы, именно в силу исключительно мощной энергетики, заключенной в них, чаще всего используются элитами — небольшими группами, применяющими их для манипулирования и эксплуатации большинства. Более того, на всем протяжении истории человечества такие символы стремятся вырваться из-под власти тех, кто стремится держать их под контролем, и предаться безумству, превращаясь в то, что французский писатель Мишель Турнье определяет понятием «дьяволы». По словам Турнье, «дьявол» — это символ, который обрел самостоятельность, следуя собственному закону или принципу, этакий монстр, Франкенштейн, порабощающий — а то и уничтожающий — тех самых людей, которым он вроде бы служит. Символы могут быть весьма опасными, и, как говорит Турнье, те, кто согрешает посредством символов, часто подвергается карам со стороны тех же символов.

Именно в таком мрачном контексте следует рассматривать современные мессианские религии с их учением о последних временах. Это — тот самый контекст, который создан предшествующими двадцатью веками мессианских ожиданий, запутанных и так и не исполнившихся. Дело в том, что мессианские религии действуют по принципу актуализации и использования символов. Именно так действуют многие выдающиеся личности, группы и институты. Так же, разумеется, если мы правильно его понимаем, действует и некое тайное общество, занимающее столь видное место в нашей предыдущей книге, — Приорат Сиона.

Главный вопрос здесь, разумеется, заключается в том, какой именно смысл вкладывается в использование того или иного символа, что этим достигается, что утрачивается и ради чего все это делается. Каковы, к примеру, могут быть последствия появления прямых кровных потомков Иисуса или его родственников и как можно учитывать подобные последствия? Как использовались и функционировали уже в нашем веке другие принципы, связанные с «импортом» мощных символов? Чтобы иметь право и возможность судить об этом, необходимо рассмотреть взаимосвязи, сложившиеся на протяжении последних ста с лишним лет между поисками смысла, новыми религиозными импульсами, формированием новых ценностей и политической властью.