Виталий Полупуднев - У Понта Эвксинского (Том 2)

Пирующие криками поддержали царя. Олтак хмурился, обдумывая странное происшествие.

- Воля твоя - закон! Хотя девчонка заслуживает наказания за то, что вольно говорила с тобою и смотрела на лицо твое в упор. Прости ее, не узнала она тебя, ибо никогда ранее не видела.

- Уже простил,- продолжал шутить и смеяться царь,- покажи свою племянницу, дай мне возможность поблагодарить ее. Адонис был смертельно ранен кабаном и воскрешен Афродитой. Если я умру от волчьего зуба - меня воскресит твоя племянница!

Девушка, наряженная в залежалые одежды, и драгоценности больной хозяйки дома, стояла наготове за дверьми. Рядом с нею Алцим, раздраженный, недовольный всем происшедшим. Он знал, насколько падок царь на женскую красоту, и ревновал свою гостью, к которой успел привыкнуть.

- Для чего меня нарядили в эти ризы? Я же не жрица! - с неудовольствием шептала девушка. - Неужели обязательно нацепить на лоб эти камни, подвески золотые, чтобы моя просьба дошла до царева сердца?

- Слушай, Гликерия, ты сейчас при всех не говори царю о своем деле. Сейчас царь устал и ранен...

- Ранен? - перебила девушка.- Разве это рана?.. Мой отец дрался со стрелой в боку! Вот это рана!

- Но Перисад - не твой отец, а царь Боспора!

Вошел поспешно Саклей и сделал знак рукой. Девушка, а за нею Алцим тронулись в зал, навстречу пиршественным крикам и звону посуды.

- Запомни,- прошептал Саклей,- ты племянница моя. И не говори ничего о том деле, ради которого приехала. Царь не сейчас должен узнать о том, что случилось о Пасионом. Не время.

Девушка вошла в зал с подносом, на котором стояла золотая чаша лучшего вина. Она смело подошла к цареву столу и, склонив голову, протянула поднос.

Всех поразили стройность и красота девушки, скромность и достоинство, с которыми она держалась. Они не знали, что неудобные наряды сковали движения Гликерии и она охотно заменила бы тяжеловесные украшения и ткани на удобный замшевый кафтан всадника.

Перисад с откровенным любопытством вгляделся в чистые черты ее лица и, протянув руку к чаше, произнес!

- Саклей не сказал мне имени твоего. Как зовут тебя?

Девушка подняла на царя глаза и громко, без страха ответила на вопрос его. Слова, произнесенные ею, поразили всех:

- Я Гликерия, дочь лохага Пасиона из Фанагорни, твоего бывшего верного слуги я полководца. Он всю жизнь боролся с врагами твоими. А теперь убит по тайному приказу Карзоаза, все его достояние захвачено этим злодеем. А я бежала тайком, чтобы не стать добычей того же Карзоаза. И молю тебя о справедливости! Помоги отомстить за смерть отца моего и возвратить то, что отнято у меня противно законам!

Она опустилась на колени в склонила голову на грудь.

Перисад растерялся. Не стал пить вино, поставил чашу на стол, лицо его задергалось, он оскалился, не будучи в силах подавить этой некрасивой гримасы.

- Что?.. Что такое?..- с какой-то беспомощностью обвел он всех глазами я остановился на Саклее.

- Великий царь! - поспешил вмешаться хозяин.- Пасион и я родственники. Моя жена - двоюродная сестра тетки Пасиона. И я призрел девушку в беде. Не хотел открывать тебе тайны этой, дабы не ронять в глазах твоих и всего народа имя тестя твоего. А поступил он жестоко и несправедливо. То, что сказала Гликерия, правда. И не в моих силах теперь скрывать ее.

Саклей поднял полу своего кафтана и прикрыл лицо в знак того, что он полностью отгораживается от всего этого дела. И потом с видом скорби вытер сухие глаза. Он сообразил, что дело принимает не столь уж плохой оборот и неожиданное признание Гликерии может оказаться кстати. Во всяком случае, задуманный удар был нанесен в присутствии целой толпы придворных и знатных людей. Хочет царь или нет, завтра скандал будет известен всему городу,. Карзоаз получит в глазах общественности Боспора далеко не лестную оценку... Но узнает и царица...

Стало очевидно, что близятся решающие события. Старик заметил, как выскользнул из зала Олтак и почти тут же вернулся и сел за стол. За окном зацокали копыта лошади. Ясно, что в город уже помчался посланец с новостями для Алкмены.

7

Воины и рабы тоже гуляли во дворе, около кухни и у коновязей. Сюда несли недоеденные куски мяса, лепешки, даже кислое косское вино, обычно разбавляемое водою. Воины после охоты проголодались и поедали все, что подвертывалось под руку. Их смех, веселые разговоры и похвальба слышались во всех углах обширного двора. Для царских собак изготовили овсянку с обрывками требухи и кишок забитых животных. Проворные рабы, прежде чем накормить собак, успевали выделить и себе изрядную долю собачьего угощения.

Новый раб, купленный взамен бежавшего Бунака, уже успел угодить дюжим воинам, расседлывая их лошадей, за что получил ковш вина. Овсянка с кишками, предназначенная охотничьим псам, показалась ему царским угощением. Охмелев, Астрагал отошел с деревянной чашкой к конюшне и присел на корточки, желая насладиться лакомым блюдом без помехи.

Неслышно ступая мягкими постолами, вошел во двор волопас, одетый в сырую овчину, с посохом в руке. Он хромал на правую ногу, поврежденную когда-то страшными зубами барса. Если бы сейчас на него поглядел жрец храма Гермеса Рыночного, то узнал бы в Саклеевом волопасе того подстрекателя, что произносил на днях бунтарские речи на рыночной площади. Видели его и на молениях фиаса единого бога, всегда внимательного и сурового. Этот человек не знал, что такое постель и теплый очаг. Он спал на голой земле у костра, зимой спасался от стужи под боком лежащего вола, а летней жары не замечал совсем. Его черное длинное лицо было изборождено морщинами, рот плотно сомкнут, только глаза, умные и внимательные, оживляли его своим холодным огнем. В этом человеке чувствовалось нечто необыкновенное. Он походил одновременно на мудреца и на дикого жителя Таврических гор.

Подойдя, он всмотрелся в незнакомую фигуру Астрагала, что с аппетитом выгребал грязными пальцами овсянку из деревянной плошки, чавкая и сопя носом.

- Что-то я не знаю тебя, человек,- гудящим голосом молвил волопас.- Видно, не столь давно ты в этом дворе? Откуда ты?

- Откуда я?.. Я сам продал себя в рабство доброму господину Саклею. И вот теперь сыт, даже пьян. И семья моя сыта, ей выдали за меня крупу, масло... Да любят вечно боги вашего хозяина Саклея!

- Ах, так это ты, Астрагал! А я не узнал тебя. Ты стал совсем другим.

- А откуда ты знаешь меня? - удивился раб и перестал жевать.

- Я... да так, знаю. Только, когда я раньше встречал тебя, ты был человеком, а теперь в тебе что-то собачье, ты и гнешься, как будто хочешь на четвереньки стать. Впрочем, ты и продавал себя - так уже гавкал, как пес. И еда у тебя собачья.

- Ты что, - с неприязнью скривился Астрагал, отставляя чашку,издеваешься надо мною? Если я раб, то ты-то кто? Не такой ли пес, как я?