Владимир Мещеряков - Сталин и заговор военных 1941 г.

«Начальник имперской канцелярии Отто Мейснер сразу же после прибытия в Берлин в декабре 1940 года нового советского посла Владимира Георгиевича Деканозова завел с ним дружбу. Ясно, что она была санкционирована самим Гитлером, который познакомился с посланцем Сталина, когда тот сопровождал Молотова в его поездке в столицу рейха и присутствовал при переговорах в кабинете фюрера. Деканозов — маленького роста, но плотного телосложения, с бочкообразной грудной клеткой, лысеющей головой и густыми рыжими бровями — при новом назначении сохранил свой пост заместителя наркома, что подчеркивало особое доверие, которым он пользовался у «вождя народов».

Когда меня в конце декабря назначили первым секретарем посольства СССР в Германии и я приступил к своим обязанностям, Владимир Георгиевич встретил меня очень любезно. Часто приглашал на ужин, брал с собой на все важные переговоры, хотя в посольстве имелся специальный переводчик. Деканозов знакомил меня не только со всеми телеграммами, касавшимися отношений с Германией, но и с документами, которые ему присылали из Москвы как члену Центрального Комитета партии. За бутылкой грузинского вина он любил поговорить о том, что они со Сталиным земляки, ибо оба карталинцы (одна из кавказских народностей). Но прежде всего он был человеком Берии, да и перешел в Наркоминдел из органов безопасности. Видимо, все это учитывали в рейхсканцелярии, благословляя особые отношения между Деканозовым и Отто Мейснером».

Ведь, можно же, при желании, поведать читателю настоящую правду о нашем после в Германии? И не только о нем. Давайте ознакомимся с отрывком из последней книги В.Бережкова с несколько шокирующим названием: «Я мог убить Сталина». Это, видимо, надо понимать как воспоминания о не сбывшейся мечте, так что ли?

«21 июня 1941 года получили телеграмму от Сталина. Он опять предлагает встречу с Гитлером. Он понимает: война принесет несчастье двум народам, и, чтобы избежать этого, нужно немедленно начать переговоры, выслушать германские претензии. Он был готов на большие уступки: транзит немецких войск через нашу территорию в Афганистан, Иран, передача части земель бывшей Польши. Посол поручил мне дозвониться до Ставки Гитлера и передать все это. Но меня опередил телефонный звонок: нашего посла просили прибыть в резиденцию Риббентропа. Едем, настроение тревожное».

Разумеется, после получения ноты в Москве от Шуленбурга, Кремль обязан был отреагировать. Предполагалось выяснить через посла Деканозова, так ли всё на самом деле? Тут пристально всматриваясь, не можем разглядеть Сталина, а Бережков от него 21 июня депеши получает. Уже и Молотова оттерли, получается, от поста наркома иностранных дел? Кроме того, ясно же читается, что Бережкову предлагалось звонить в «Ставку Гитлера», то есть, в Растенбург. Или есть сомнения, что Берлинская имперская канцелярия, могла носить такое название? Но, смотрите, министр иностранных дел Германии Риббентроп вызывает нашего посла Деканозова. Разумеется, чтобы вручить ему соответствующую официальную бумагу. Дату вручения Бережков указал, как 21 июня 1941 года.

Но в первоначальном варианте советского издания, разумеется, даже это событие излагалось по-иному.

«Внезапно в 3 часа ночи, или в 5 часов утра по московскому времени (это было уже воскресенье 22 июня), раздался телефонный звонок. Какой-то незнакомый голос сообщил, что рейхс-министр Иоахим фон Риббентроп ждет советских представителей в своем кабинете в министерстве иностранных дел на Вильгельмштрассе. Уже от этого лающего незнакомого голоса, от чрезвычайно официальной фразеологии повеяло чем-то зловещим».

Полгода проработал в посольстве и вдруг, услышал незнакомый голос? Наверное, приняли «новенького» в министерство, чтобы напугал по телефону Бережкова. Еще момент. Риббентроп ожидает их в своем кабинете.

«Выехав на Вильгельмштрассе, мы издали увидели толпу у здания министерства иностранных дел. Хотя уже рассвело, подъезд с чугунным навесом был ярко освещен прожекторами. Вокруг суетились фоторепортеры, кинооператоры, журналисты. Чиновник выскочил из машины первым и широко распахнул дверцу. Мы вышли, ослепленные светом юпитеров и вспышками магниевых ламп. В голове мелькнула тревожная мысль — неужели это война? Иначе нельзя было объяснить такое столпотворение на Вильгельмштрассе, да еще в ночное время. Фоторепортеры и кинооператоры неотступно сопровождали нас. Они то и дело забегали вперед, щелкали затворами».

Уважаемый читатель. Мы с вами при исследовании, уже встречались со многими воспоминаниями. Как правило, у наших мемуаристов, всегда встречается расхожая фраза: «в голове мелькнула мысль — неужели война?» Не избежали подобной участи и мемуары Бережкова. У наших «героев» подобная мысль ни разу не мелькала в их головах, хотя бы за неделю, в крайнем случае, хотя бы за сутки до начала войны? Нет, тютелька в тютельку, в половине четвертого утра или, как у Бережкова, чуть-чуть попозже. Еще интересный момент: « Чиновник выскочил из машины первым и широко распахнул дверцу». Это чей же чиновник выскочил из нашей машины? Судя по всему, немецкий. Не стал бы, так называть Бережков, своего товарища по посольству. Тогда, как это понимать? А понимать это надо так, что посол Деканозов и сопровождающие его лица, скорее всего, были доставленына пресс-конферецию, где официально было объявлено о начале войны Германии и СССР. Отсюда и появление в машине представителя немецкой службы безопасности. Машина была уже не наша, посольская, а представительская — министерства иностранных дел Германии. Наше посольство уже заблокировали, к этому времени, и выезд наших машин был запрещен. Факт вручения ноты о разрыве дипломатических отношений всегда знаменует собой, начало момента особых отношений. Думается, в данных мемуарах, время действия, как всегда «передернули».

А как изложены данные события в современном издании девяностых годов?

«У подъезда резиденции Риббентропа в роковое утро 22 июня 1941 г. нас — Деканозова и меня — ожидал «мерседес» рейхсминистра, чтобы доставить обратно в посольство. Повернув с Вильгельмштрассе на Унтер-ден-Линден, мы увидели вдоль фасада посольского здания цепочку эсэсовцев. Фактически мы были отрезаны от внешнего мира. Телефоны бездействовали. Выходить в город запрещено. Ничего не оставалось, как ждать дальнейшего развития событий. Около двух часов дня в канцелярии зазвонил телефон. Работник протокольного отдела германского МИД Эрих Зоммер сообщил, что впредь до выяснения вопроса о том, какая страна возьмет на себя защиту интересов Советского Союза, посольству предлагается назначить дипломата для связи с Вильгельмштрассе. Посол Деканозов поручил эту функцию мне, о чем я и проинформировал протокольный отдел, когда мне вновь позвонили. — Должен вас предупредить, — разъяснили мне, — что представителя посольства при поездках в министерство иностранных дел будет сопровождать начальник охраны, установленной вокруг посольства, хауптштурмфюрер СС Хейнеман. Через него вы можете связаться, если понадобится, с протокольным отделом…»