Владимир Мещеряков - Сталин и заговор военных 1941 г.

Так как, Елисеев был назначен старшим по штабу, то ему было не отвертеться от ответственности, даже, находясь дома. Пришла шифрованная телеграмма из Москвы. Кто за старшего? — Елисеев! Так как именно ему (на спичках?) и было приказание оставаться в штабе. Все всё знали. На машине офицер-шифровальщик не повезет же шифровой журнал на подпись Елисееву домой. Телеграмму принял Рыбалко, указав в Журнале, что телеграмму принял именно он. Доложил о телеграмме начальнику штаба домой. Так как в телеграмме, как мы знаем, были общие слова, то ознакомившись с посланием от Алафузова, Елисеев успокоился, но, как и положено по службе, доложил по телефону командующему Октябрьскому. А может это, опять, сделал Рыбалко, зачитавший по телефону командующему флотом, эту филькину грамоту из Москвы.

И мы, с вами читатель, теперь тоже знаем, что в той телеграмме из Главного морского штаба, ни слова не было сказано о приведении флота в полную боевую готовность. Так общие рассуждения, типа не поддаваться панике, не более. И что, после этого, Октябрьский или Елисеев, будут, как Головко на Севере, спорить с Москвой? Да ни за что на свете! Тем более что, ни о какой боевой подготовке, там речи не было. Помните, Грищенко приводил Директиву по Балтике подписанную Трибуцем? Так, сотрясение воздуха. Поэтому и здесь, в Севастополе, никакой полной боевой готовности, в ту ночь, на Черноморском флоте, не было. Хотите в этом убедиться?

Сначала своими воспоминаниями поделится с нами бывший в ту пору командиром крейсера «Червона Украина» из состава Черноморского флота, Николай Ефремович Басистый.Он, конечно, будет нас убеждать в обратном, дескать, была сначала повышенная боевая готовность, а когда наступила ночь, так сразу все перешли на полную, но будет делать это так неуклюже, что поневоле засомневаешься в искренности его сообщения.

« Пятеро суток «Червона Украина» то вместе с эскадрой, то вдалеке от нее бороздила Черное море при ярком свете солнца и темными южными ночами. Грохотали залпы ее главного калибра, стреляли зенитные пушки.

Порядком уставшие, невыспавшиеся, 19 июня мы вернулись в Севастополь…».

Ну, адмиралы, практически старались друг друга не подводить, по части написания мемуаров. Примерно, так же как и у Кулакова из предыдущей главы. Пишет, что вернулись в Севастополь с учений за несколько дней до войны. Пусть будет так. Теперь почитаем, дальше, как товарищ Басистый «уверенно» вспоминал про войну.

« Наступило 21 июня. Суббота. День большой приборки. По корабельным коридорам и палубам не пройти. Все моется, всюду наводятся чистота и блеск.

Вымыв крейсер, как говорится, от клотика до киля, краснофлотцы и старшины занялись своими делами. Работала корабельная баня. На бельевых леерах, протянутых над палубой, колыхались на легком ветерке выстиранные добела парусиновые рубахи и штаны».

Как же не понять прочитанное. Самая, что ни наесть повышенная боевая готовность, даже выстиранные рубахи на ветру. А действительно, что может подумать читатель? Что на боевую готовность это, что-то не похоже? Явно, непорядок. Сейчас этот недостаток в мемуарах будет устранен.

«В моей каюте собрались командиры боевых частей. Подсчитываем, сколько и каких запасов принял крейсер. За те два дня, которые прошли после учения, у борта корабля побывали баржи с топливом, водой, боеприпасами, продовольствием. Мы пополнили все запасы, порядком израсходованные в учебных боях, и были готовы к новым походам…».

Не помнилось также, чтобы когда-нибудь по окончании столь больших учений оставалась оперативная готовность номер два . А такая готовность, безусловно повышенная по сравнению с повседневной, была объявлена всему флоту.

Сейчас, желая показать свою прозорливость, можно было бы говорить, что в те дни чувствовал себя тревожно, ждал чего-то серьезного. Но, признаться, никакой особой тревоги не испытывал».

А чего волноваться-то? Советский флот в данной акватории Черного моря на две головы был сильнее всех вместе взятых государств по побережью.

«О войне, конечно, думалось. К нам в Севастополь приезжали лекторы из Москвы. Один из них недвусмысленно дал понять, что нельзя полностью верить в договор о ненападении, заключенный с гитлеровской Германией. Мы знали, что должны повышать бдительность и держать порох сухим. Все это так. Однако я погрешил бы против истины, если бы сказал, что в субботу 21 июня видел приближение непосредственной опасности».

Лектор из Москвы им, видите ли, намекнул, что, мол, ребята, скоро что-то будет. Случайно, лектор — не начальник Главного морского штаба Исаков, который прибыл на учения?

К тому же, что местное начальство, ничегошеньки не говорило своим командирам боевых кораблей о предстоящей войне? Не понимало происходящее на границах? Или наоборот успокаивало, что, дескать, не волнуйтесь, дорогие товарищи. Ни один вражеский самолет не посмеет вторгнуться в пределы военно-морской базы в Севастополе, так что ли?

«Обстановка на Севастопольском рейде, несмотря на повышенную оперативную готовность, не располагала к особой тревоге. Ко второй половине дня здесь собралась вся эскадра ».

Действительно, чего волноваться-то? Такое ощущение, что прибыли в гавань после удачной утренней рыбалки в ближайших водах. Или ночью проводили морские гонки вокруг Крыма?

«Прибранные и умытые, по всей ширине бухты неподвижно стояли красавцы-корабли. На их бортах, на иллюминаторах играли солнечные блики, отраженные от воды. Часть личного состава было разрешено уволить на берег. Краснофлотцы и старшины, одетые по летней форме — во все белое, садились на катера, буксиры и барказы. Уходили в город и офицеры — кто домой, к семьям, кто в Дом флота, на устроенный там вечер отдыха».

Понятное дело для моряка: гуляй братва, пока — повышенная. Это когда приспичит, и будет полная боевая готовность, да, немцы с бомбами прилетят по началу войны, тогда другое дело. А сейчас можно отдохнуть, расслабиться по полной программе. Тем более, как нас уверяет товарищ Басистый, в трюмы боевых кораблей загрузили всё под завязку до лучших времен. Интересно, штаны с бельевых лееров сняли, когда ушли отдыхать на берег или оставили сохнуть до утра?

«Позднее других, но еще засветло сошел на берег и я , получив на это разрешение командира бригады крейсеров. На корабле остались мой заместитель по политической части батальонный комиссар Мартынов и исполнявший обязанности старшего помощника командира капитан-лейтенант Сергиевский.

Хорошо вернуться домой после долгого отсутствия. У моряка есть это «преимущество» перед другими людьми — частые расставания и радостные встречи. Тамара Иосифовна, моя жена, захлопотала с ужином, а дочь Лена, почерневшая от загара, как и все севастопольские девчонки и мальчишки, расспрашивала об учениях, которые тут, в главной базе, ни для кого не были тайной. Жена и дочь хотели вытащить меня погулять по городу, спуститься с нашей Красноармейской улицы на Приморский бульвар, а мне, соскучившемуся по домашнему уюту, да и порядком уставшему, вовсе не хотелось никуда двигаться. И потому после ужина мы все трое сидели на балконе, тихо разговаривали, наслаждаясь красотой теплого южного вечера».