Станислав Куняев - Шляхта и мы

Позарились на чешские земли, выдали евреев, а история – справедливая сила… Она любит историческое равновесие.

Но ведь все же воевали поляки – ив Европе в английских частях – армия Андерса, и в составе наших войск, и в 1939 году – во время немецкого блицкрига, длившегося 28 дней? Да, воевали. Но общая цифра погибших за родину польских военнослужащих – 123 тысячи человек, 0,3 % всего населения – от 35 миллионов. Наши прямые военные потери – около 9 миллионов человек. Это 5 % населения страны. Немцы потеряли (чисто германские потери) 5 миллионов солдат и офицеров – около 7 % населения…

В таких страстных войнах, какой была Вторая мировая, тремя десятыми процента – такой малой кровью – Родину не спасешь и независимость не отстоишь, никакие гениальные фильмы не помогут. В жестоких и судьбоносных войнах XX века сложилась одна арифметическая закономерность. В настоящих опытных, боевых, хорошо организованных армиях, воодушевленных либо высокими идеями патриотизма, либо агрессивной, тоталитарной пропагандой, соотношение павших на поле брани солдат и офицеров приблизительно таково: на десять солдат погибал один офицер. Эта цифра – свидетельство мужества офицеров, разделявших в роковые минуты свою судьбу с подчиненными. Это – норма хорошей армии. Она приблизительно одинакова и для армии советской, и для немецкой. Если офицеров гибнет гораздо больше (1:3, как во французской), значит, армия, несмотря на мужество офицеров, плохо подготовлена. А если наоборот? В борьбе за независимость Польши на одного офицера погибало 32 солдата. Может быть, польские офицеры – а среди них ведь было немало и младших – умели успешно прятаться за солдатские спины?..

Но, скорее всего, дело в другом. Не отказывая шляхетскому сословию в личной храбрости, надо сказать, что при всем при этом у Польши за последние 3–4 века не было сильной армии. Русский историк Сергей Михайлович Соловьев в чтениях об эпохе Петра I воздал должное власти и народу за готовность во имя будущего к аскетической жизни, к небывалым трудам, к жертвам и подвигам, к долгим изнурительным войнам на пространстве от Черного моря до Балтийского. Соловьев считает, что именно во время этих войн окрепли нравственные силы русского народа, затянувшего пояс, чтобы создать и содержать настоящую армию. Государства, не решившиеся в то время на подобные жертвы, по мнению историка, не имели достойного будущего. «У нас перед глазами , – пишет он о Польше, пригласившей на свой трон саксонского курфюрста вместе с его армией-нахлебницей, – страшный пример, к чему ведет отвращение от подвига, от жертвы, к чему ведет войнобоязнъ. Польша была одержима в высшей степени этой опасной болезнью … Тщетно люди предусмотрительные, патриоты, указывали на гибельные следствия отсутствия сильного войска в государстве континентальном, указывали, как Польша теряет от этого всякое значение; тщетно на сеймах ставился вопрос о необходимости усиления войска: эта необходимость признавалась всеми; но когда речь заходила о средствах для войска, о пожертвованиях, то не доходили ни до какого решения, и страна оставалась беззащитной, в унизительном положении. Когда всякий сосед под видом друга, союзника, мог для своих целей вводить в нее войско и кормить его на ее счет., От нежелания содержать свое войско, от нежелания жертвовать … принуждены были содержать чужое, враждебное войско, смотреть, как оно пустошило страну ».

А русский посланник в Польше князь Григорий Долгорукий писал о том, сколько польское высшее сословие тратит на придворные балы, на оперу, на польских дам, и философски резюмировал: «Хотят они на коней сесть, только еще у них стремян нет, не по чему взлезть »…

Опереточная форсистость польской армии убедительно показана в воспоминаниях киевлянина – свидетеля оккупации шляхтой столицы Украины («Поляки в Киеве в 1920 году», Петроград, издательство «Былое», 1922 г.).

Автор описывает военный парад на Крещатике в только что оккупированном городе:

«…весело и бодро шла под звуки военных оркестров цветущая молодежь Польши, сплошь франты, сразу покорившие сердца демократического Киева … Положительно подавляли своим великолепием офицеры и генералы. Это была уж не опера, а цирк, gala-выезд превосходных наездников, сплошь князей, баронов и графов по внешнему виду, на чудесных лошадях, каких только в цирках и на скачках можно видеть …

Куда же справиться оборванным босым красноармейцам с их ружьями на веревочной перевязи с этими несокрушимыми европейцами-щеголями!

Не было киевлянина, который не вспоминал бы впоследствии – кто с злорадной усмешкой, кто с обидной горечью – об этом эффектном параде. Но уж и тогда бросался в глаза чересчур элегантный, ненатуральный на войне, цирковой характер польской армии …»

Замыкала парад украинская часть. Хлопцы терпеливо дожидались, когда пройдут паны, лежа вповалку на булыжной мостовой Терещенковской улицы, и когда прошли расфранченные шляхтичи, их кони, броневики и автомобили, кучки украинцев замкнули шествие. Их было человек двести, и свидетель парада заканчивает его описание так:

«И были они небриты, нестрижены и, увы, грязноваты. И болтались за спинами сумки различного цвета и вида … Френчи, штаны ., башмаки … все несвежее, не подогнанное к росту и фигуре … Офицеры немногим лучше рядовых. И сзади на простых крестьянских лошадях в телегах с «дядьками» за кучера потрепанные пулеметы, перевязанные веревками . Это живая картина польско-украинского союза». Но когда через пару месяцев конармия Буденного подошла к Киеву и поляки поняли, что придется расстаться с мечтой о Польше «от моря до моря», они сделали все, чтобы их в Киеве запомнили надолго. Мстительные шляхтичи сожгли генерал-губернаторский дворец, прекрасное здание четвертой гимназии, пакгаузы на товарной станции, сухарный завод… Столица Украины трое суток жила в дыму, в пламени, в состоянии мародерства и насилия.

Оккупанты сожгли все четыре моста – гордость киевлян! – через Днепр. Двенадцать раз до этого менялась власть в Киеве – но на мосты ни одна из них не подняла руку… И наконец, двенадцатого июня в городе появились первые красноармейские части, и свидетель их триумфа заканчивает свои воспоминания так:

«Не было киевлянина, который, глядя на оборванных, босых и в лаптях, с ружьями на веревках красноармейцев, не вспоминал с иронией и злорадством об эффектном театральном параде польской армии . « Санкюлоты! » – это слово не раз произносилось в этот день с чувством уважения к победителю ».

Есть еще один неприятный момент в польско-советской истории, о котором вообще почти никто не знает, потому что о нем ни советским, ни польским историкам и политикам вспоминать было не выгодно.