Елена Майорова - Личная жизнь Петра Великого. Петр и семья Монс

Петр постигал все, «относящееся до морского дела, и был превосходным капитаном, изрядным лоцманом, добрым матросом и умелым плотником. Сие тем паче достойно всяческого уважения, что от рождения страдал он сильнейшей водобоязнью и в детские годы не мог без дрожи во всем теле даже переехать через мост и приказывал затворять в карете деревянные ставеньки. Однако природная смелость и сила духа позволили ему возобладать над сей слабостью», — писал Вольтер в своей «Истории Карла XII, короля Швеции, и Петра Великого, императора России». Действительно, до четырнадцати лет Петр испытывал непреодолимое отвращение к морю. Теперь же он слышал, как быстро рассекаемая вода плескалась под килем, и ощущал нечто подобное тому, что ощущаешь, влетая слишком высоко на качелях или катаясь с горы. Быстрота, с которой неслась лодка, захватывала дух, вид необозримого морского пространства, величественного и устрашающего, давил на грудь. Победа над собою относительно врожденного отвращения его к воде была одержана.

Построив первый русский Донской флот, Петр назначил Франца Лефорта его командующим. Царь понимал, что у адмирала представления о флотском деле весьма туманны: он всего лишь некоторое время жил на берегу Леманского озера. Поэтому он подобрал своему фавориту помощников для командования только что построенным флотом. Первым заместителем Лефорта, или вице-адмиралом, был назначен состоящий на русской службе итальянский полковник Лима. Весь его морской профессионализм заключался в том, что у себя на родине в Венеции он был гребцом на галерах. Контр-адмиралом стал Балтазар де Лозьер, флотская подготовка которого сложилась из вояжа в качестве пассажира из Персии в Россию по Каспию и Волге.

Петру необходимо было ехать в Москву: 29 января скоропостижно скончался царь Иван. Еще три дня назад он слушал литургию в дворцовой церкви и собственноручно угощал придворных. Свидетельства о том, что он уже давно был парализован, плохо согласуются с крестным ходом на Москву-реку, который царь совершил за три недели до смерти. Но не подлежит сомнению, что он долго и тяжело болел.

Петр стал самодержцем, единственным государем российским.

Это событие изменило и статус Евдокии, и положение Анны Монс.

Евдокия официально возвысилась над Прасковьей Салтыковой, вдовой старшего царя Ивана, сумевшей родить только трех дочерей. Царь испытывал к племянницам и невестке, умевшей ему угодить, теплые чувства, что делало Прасковью персоной весьма значительной. Скорее всего, Петр благоволил ей из-за отсутствия у нее мужского потомства. Ведь, роди Прасковья сына, он обладал бы преимущественными правами на отчий престол перед детьми младшего брата и перед ним самим.

С Евдокией же государь все больше расходился. Из человека полезного и приятного она перешла в разряд назойливых и докучных. После смерти царевича Павла в 1693 году детей у царицы не было. Правда, на эти годы пришлась закладка флота в Архангельске, смерть Натальи Кирилловны и Кожуховские потешные маневры; почти год царь провел в Азовском походе, а перед этим деятельно к нему готовился. Но ведь можно было выкроить немного времени для законной жены.

Семейное счастье супругов было поколеблено и происшествием с родным дядей царицы, Петром Авраамовичем Лопухиным. Обвиненный в краже казенных денег, он был пытан Петром, который не пожалел дядюшку супруги.

Родственные чувства Евдокии страдали, ее гордость и самолюбие были уязвлены, и она не всегда могла сдержать упреки.

Она знала об увлечении мужа немецкими девками с самого начала — слухи в Москве переносились мгновенно. При нечастых встречах с Петром царица не могла себя сдержать и устраивала сцены ревности, упрекала мужа в жестокости, пренебрежении. Однако, остыв и поразмыслив в разлуке, писала ему нежные письма, предлагала приехать к нему, звала к себе, продолжала называть «светом очей, лапушкой». Ей нужны были дети, сыновья и дочери, но обида не позволяла смирить себя и хотя бы для видимости подделаться под вкусы и пристрастия мужа, как это делала хитрая и дипломатичная царица Прасковья. Та, будучи женщиной старых понятий, старого образа жизни и привычек, религиозная по-старинному, постоянно умудрялась угождать Петру путем целого ряда уступок, быстрым исполнением его воли, заискиванием у людей, пользующихся его расположением.

Евдокия же, сознавая, что ее супруг — самодержец, в то же время считала его несносным сумасбродным мальчишкой. Он бежал от нее, от упреков и слез туда, где было уютно и свободно: в Немецкую слободу, к Анне.

Сына Евдокия растила в любви к отцу, и Алексей тоже писал — трогательно и почтительно (с шести лет его начали учить грамоте): «Государю моему батюшку, царю Петру Алексеевичу, сынишка твой Алешка, благословения прося, и челом бьет. Прошу у тебя, государя-батюшки, милости: пожалуй, государь-батюшка, отпиши ко мне про свое многолетное здоровье, чтобы мне, государь-батюшка, слыша про твое многолетное здоровье, радоваться. Изволишь, государь-батюшка, милостью своей напаметовать, и тетушка и матушка в добром здравии, и я молитвами твоими при милости их жив. Сын твой Алексей бьет покорно челом».

Хотя отношения Петра с царицей сильно охладились, речь о разрыве пока не шла. Царь исправно отмечал именины жены; по поводу дней рождения и именин мужа Евдокия устраивала праздники в Измайлове, у царицы Прасковьи, куда любил приезжать Петр. Она ставила крестьянам пиво и вино, подавала нищим милостыню. Царская семья выходила в сад, подолгу там гуляла, кормили рыбу в прудах, сзывая ее на корм колокольчиком.

Забавы такого рода менее всего отвлекали Петра от засевшей, как заноза, идеи отвоевать Азов. Сложно было собрать желающих под знамя второго Азовского похода. К 1 декабря всем «стольникам, стряпчим, дворянам московским и жильцам великие государи приказали быть на своей, великих государей, службе». Холопам, изъявлявшим желание повоевать с турками, тут же давали вольную.

С новым войском, с построенными в Воронеже кораблями дело под Азовом пошло веселее. Петр носился по судам и траншеям, сам наводил орудия на город, не страшась появляться на виду у неприятеля.

Царевна Наталья Алексеевна тревожилась за брата, в письмах просила поберечь себя, не подходить близко к стенам города, ощетинившихся дулами. Петр шутливо отвечал: «По письму твоему к ядрам и пушкам близко не хожу, а они ко мне ходят. Прикажи им, чтоб не ходили. Однако хотя и ходят, только по ся поры вежливо».

Писать царице Евдокии Петр не считал необходимым.

Не с ней он советовался об организации триумфальной встречи в Москве: в этом деле советчиками выступали сестра и Андрей Виниус. Начитанная Наталья Алексеевна была незаменима при изобретении торжеств и чествований победителей на римский манер. Царь вникал во все детали готовящейся церемонии и сам определил место, где следовало построить триумфальную арку. Это сооружение достигало десяти метров в высоту, было разукрашено фигурами и текстами из античной литературы и истории. Здесь были представлены и Геркулес, и Марс, и картины, изображавшие взятие Азова, и разнообразные надписи, объяснявшие недогадливым суть аллегорий.