Елена Майорова - Личная жизнь Петра Великого. Петр и семья Монс

Осенью население столицы стало свидетелем небывалого зрелища. На смену церковной торжественности с молебнами и колокольным звоном пришел чисто светский праздник. Вереница принаряженных воинов, пеших и конных, двигалась через всю Москву. В честь главнокомандующего боярина Шейна и адмирала Лефорта у триумфальной арки декламировали стихи. Царь следовал за Лефортом в черном немецком платье и в шляпе с белым пером.

Все царевны, обе царицы и их окружение присутствовали на церемонии. Здесь же в окружении жителей Немецкой слободы находились Матрена Ефимовна и Анна Монс — пока еще как одна из многих.

Пышность встречи победителей не соответствовала реальному значению одержанной победы. Это была дань вкусам царя, которые почти не изменились за всю его жизнь.

Многие, в том числе и царица Евдокия, не в должной мере выражали ликование. Это злило царя и еще больше разводило его с женой.

Тем не менее клан Лопухиных строго следил, чтобы в отношении Евдокии соблюдался необходимый дворцовый церемониал и царица с сыном получали достойное содержание. У них в руках был главный козырь: царевич Алексей. Как мать престолонаследника Евдокия являлась сильной фигурой. Многие заискивали перед ней, предусмотрительно полагая, что при такой жизни, какую вел царь, возможны всякие неожиданности.

Но особенно сильно почувствовала изменение отношения к себе окружающих Анна. Только слепой мог не заметить все усиливающееся благоволение к ней царя.

На пожертвования Петра в Немецкой слободе была возведена каменная кирха. Во дворе кирхи специально для лютеранки Анны выстроили дом. В народе Анну стали называть «кукуйской царевной». Она в еще большей степени, чем раньше, служила проводником милостей государя; ее слово значило очень много. Анна выступала в качестве посредника при решении разнообразных дел, ходатайствуя перед царем, к великому неудовольствию Меншикова, на чью монополию она посягала. Ее просьбы никогда не встречали отказа.

Если нелюбимая жена Петра могла стать источником чинов и званий в неопределенном будущем, Анна являлась им сейчас.

Но, может быть, обе женщины испытали тайное облегчение, когда царь, неутомимый, как застоявшийся жеребец, и такой же нежный, освободил их от своего общества и отправился в Европу.

Второй Азовский поход был триумфален, турки посрамлены. [11] Насчет результатов этого похода имеются разные мнения. Вся флотилия, созданная в Воронеже, оказалась непригодной для военных действий. Иностранные инженеры опаздывали — случайно или намеренно. Азов сдался русским только на договор, а не был взят. Россия получила «Азов, город белый каменный». Теперь не стыдно было явиться в чужие страны.

Великое посольство выехало из Москвы 10 марта 1697 года. Оно держало путь в Голландские штаты, туманный Альбион, в столицу Священной Римской империи Вену, в Данию, к курфюрсту Бранденбургскому, в Венецианскую республику, к папе римскому. С посольством убывал инкогнито и сам царь, значившийся десятником Петром Михайловым.

Плохим предзнаменованием для Евдокии явилось нежелание царя проститься с ней и царевичем перед отъездом. Этого требовали как придворный этикет, так и простая вежливость. Но Петр пренебрег и родственными чувствами, и требованиями приличия.

Имеется большое количество исследований и монографий, в которых авторы на момент европейского путешествия Петра приписывают ему великие планы преобразования России. Стало историческим штампом мнение, что Петр родился с мыслью о реформах, не думал ни о чем, кроме преобразований, и с детства считал их своим историческим предназначением.

Однако «громадье» планов измышлено задним числом: Петр никаких конкретных и четких планов в то время не строил, тем более ничего подобного не писал. При изучении его деяний появляется впечатление, что царь действовал как Бог на душу положит, как кривая вывезет. У него довольно долго не было заметно взгляда на себя как на Преобразователя. Он просто делал то, что подсказывала ему минута, не затрудняя себя предварительными соображениями и отдаленными прогнозами.

Официально обозначенная цель — найти союзников для войны с Турцией — кажется надуманной, поскольку он легко от нее отказался. В Европу Петр направился, чтобы людей посмотреть и себя показать, удовлетворить свое непрекращающееся стремление к новизне да отдать в учение дворянских недорослей. «Секретная же миссия заключалась в том (чтобы украсть науку у Западной Европы), чтобы все лучшее вызнать, все полезное перенять или переманить к себе. Лучше я не могу выразить тех наставлений, которые Петр дает в своих инструкциях. Это была настоящая воровская экспедиция (рекогносцировка) за западной наукой», — писал В. О. Ключевский.

Великое посольство ценно тем, что благодаря воспоминаниям незаинтересованных наблюдателей можно получить непредвзятые характеристики о характере и пристрастиях царя, его внешности, манерах, поведении — до этого, кроме изустной молвы, таких документов было очень мало.

Вот Великое посольство числом 250 человек подъезжает к Риге, в то время столице шведской Ливонии. 40 лет назад его отец царь Алексей Михайлович осаждал Ригу. Петр, может быть, забыл об этом, но шведы помнят. Царь едет инкогнито, но рассчитывает на почетную встречу. Увы, комендант города граф Дальберг сказывается больным, чтобы избежать личных сношений с московитами. «Мы изображаем, что не знаем о присутствии среди них царя», — пишет Дальберг Карлу XII. Миссию, которую подобало разместить во дворце, расселяют по простым домам. «Русские влезают на возвышенные места, чтобы оттуда исследовать обстановку, спускаются в рвы, чтобы исследовать их глубину, зарисовывают основные укрепления», — сообщает он далее и запрещает непрошеным гостям приближаться к крепости.

Петр в ярости. «Здесь мы рабским обычаем жили и сыты были только зрением», — обижается он.

Это негостеприимство царь припомнит, когда начнет Северную войну.

Некоторую компенсацию за обиду в Риге приносит пышный и радушный прием в Митаве. Правящий герцог Курляндии Фридрих-Казимир из старинного дома Кетлеров — личный друг Лефорта. Они вместе состояли на голландской службе и бок о бок сражались против французов.

В отличие от негостеприимной Риги, в Митаве для них везде держат открытый стол и развлекают игрой на трубах. Курляндский барон Бломберг поражается: «Повсюду это были пиры, на которых чрезмерно пили, как будто его царское величество был вторым Бахусом. Я никогда не видел таких питухов… несомненно, эти излишества воспрепятствуют успехам замыслов, ради которых предпринято путешествие».