Елена Майорова - Личная жизнь Петра Великого. Петр и семья Монс

После того как Глебов умер, Петр уехал не прежде, чем велел колесовать и четвертовать всех сообщников Евдокии и ее уже мертвого любовника. Среди них был и Досифей, которого перед колесованием расстригли и лишили монашеского чина. Остальных кого удавили, кого обезглавили. После казни мертвые тела и их части подняли на высокий помост и создали подобие некоего общества вокруг трупа Глебова. «Эта жуткая картина напоминала собеседников, сосредоточенно внимавших сидящему в центре Глебову», — писал Плейер.

Однако Петру все было мало. Он велел предать анафеме любовника своей бывшей жены и поминать его вместе с расколоучителями, еретиками и бунтовщиками наивысшей пробы — протопопом Аввакумом, Тимошкой Анкудиновым и Стенькой Разиным.

Евдокию оставили в живых и не подвергли пытке. Но наивно было бы полагать, что царь удовлетворится только теми душевными страданиями, которые она испытала, принужденная присутствовать при казни любимого и почти всех своих друзей. Ей он тоже назначил кару. По указанию Петра собор священнослужителей осудил безнравственное поведение Евдокии и приговорил ее к наказанию кнутом и ссылке на Ладогу, в Успенский монастырь.

И даже это не стало пределом ее мучений. В тот страшный год ее постигли и другие несчастья: гибель сына, смерть отца и казнь любимого брата Авраама.

Евдокия выдержала все. Выжила в тюрьме. Дождалась смерти своего мучителя. По приказанию его вечно пьяной вдовы была заключена в страшную Шлиссельбургскую крепость, где с ней оставалась только одна преданная служанка, «старая карлица», которая готовила пищу и стирала белье. Иногда Евдокия сама ухаживала за карлицей, когда «недуги этого несчастного создания не позволяли ей исполнять свои обязанности», — свидетельствовал Ф. Вильбуа.

В кавардаке, наступившем благодаря закону Петра о престолонаследии, чуть было не исполнилось пророчество Досифея: ее кандидатура была названа при выборе правителя России. Но не сбылось. «Нраву особливого, жесткосердна будет», — решили выборщики. Однако жизнь свою «государыня-бабушка» закончила хоть не на престоле, но близ него, в довольстве и в почете.

Быстро обнаружилось, что между знакомыми и близкими царевича не существовало никакой определенной цели, никакого заговора. Их объединяла только надежда на скорую смерть Петра и воцарение Алексея. Потом апологеты царя придумывали самые фантастические планы разнообразных козней, якобы вынашиваемых заговорщиками. Они настолько нереальны, что не стоит о них упоминать.

Для освещения нравственного облика Петра Великого интересно остановиться на деталях того, как упорно, изобретательно и неумолимо отец подводил сына к гибели. Ему было для кого стараться. Екатерина засыпала супруга известиями о царевиче Петре:

«Дорогой наш шишечка часто своего дражайшего папа упоминает и при помощи Божией, во свое состояние происходит и непрестанно веселится муштрованием солдат и пушечною стрельбою…»

«О себе доношу, что я за детками, слава Богу, в добром здоровье. И хотя пред возвращением моим в Питебурх Пиотрушка был в здоровье своем к последним зубкам слабенек, однако ныне, при помощи божий, в добром здоровье и три зубка глазовых вырезались. И прошу, батюшка мой, обороны: понеже немалую имеет он со мной за вас ссору, а имянно за то, что когда я про вас помяну, что папа уехал, то не любит той речи, что уехал, но более любит то и радуется, как молвишь, что здесь папа».

Во время проведения розыска по его делу царевич сначала жил в доме недалеко от дворца и получал от государства приличное содержание.

В начале апреля в Петербург была привезена Ефросинья и вызвала всеобщее любопытство, быстро перешедшее в изумление — что Алексей в ней нашел? Но Петр нашел в ней огромное желание рассказать о царевиче много ужасного. К его огорчению, новые откровения были не новы: желал смерти отцу, хотел оставить Петербург простым городом, жить зимой в Москве, а летом в Ярославле, корабли держать не собирался, а армию — только для обороны и прочее. Все это было старо, хотя еще больше разъяряло Петра.

14 июня Алексей был арестован, на дыбе подвергнут двадцати пяти ударам кнута — и признался, что хотел смерти царя. Стоило ли ради этого прибегать к пытке?

Но теперь царевич был так испуган и порабощен духовно, что его можно было заставить сделать все, что угодно. Петр потребовал составления покаянной записки обо всех винах сына. Царевич писал фактически под диктовку Толстого. Эта записка, где он называл себя больным, убогим, во всем виноватым, потом очень часто использовалась историками, которые восхищались Петром и во всем искали ему оправдания. Чего стоят такие, например, саморазоблачения: «с младенчества… научился ханжить, к чему я от природы склонен»; «один Меншиков вел меня к добру», «учиться мне… зело противно», «памяти весьма лишен, и весьма силами умными и телесными от различных болезней ослаблен» и т. д.

В дальнейшем этот самооговор давал возможность ангажированным историкам разражаться гневными Филиппинами вроде: «Хилый, болезненный, слабый умом, закосневший в предрассудках, он всеми силами противился прогрессивным начинаниям своего великого отца, радевшего о благе народном».

И мастера кисти не отставали от виртуозов пера. Большинство изображений, предлагаемых широкой публике, рисуют Алексея человеком неопределенного возраста с вытянутым худым неприятным лицом, длинными жидкими волосами и большими залысинами. А уж на картине Н. Н. Ге «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе» весь облик сына свидетельствует о его подлости и преступных намерениях.

Так и формируется общественное мнение.

Между тем с портретов И. Таннауера и И. П. Людена смотрит не красавец, но довольно приятный молодой человек с проницательным и умным взглядом. А на редко представляемой миниатюре Алексей с завитыми волосами очень хорош собой. К сожалению, прижизненных портретов его сохранилось немного.

Пока же Толстой из сил выбивался, чтобы придумать царевичу какую-нибудь страшную вину, и, наконец, вырвал у несчастного признание, что тот «принял бы помощь императора, чтобы захватить престол вооруженной силой». Но никакие пытки не вынудили Алексея признаться, что он просил императора о подобной помощи.

Принято считать, что царевич выдал, «оговорил» всех своих сторонников. Это еще один яркий штрих, подчеркивающий его нравственное убожество: «к тому же и подлый»… Но в застенок попадали только люди, по роду своей деятельности или по родству имевшие сношения с Алексеем. Им не в чем признаться, кроме того, что желали смерти чудовищу, ждали воцарения царевича…