Николай Николаев - Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана

Нацистское влияние на Среднем Востоке стало самой большой неожиданностью для нашего героя Стивенсона, когда он прилетел в Каир после того, как в 1956 году Насер взял в свои руки Суэцкий канал. Стивенсон в то время жил в Гонконге и занимался Азией, события в которой оказывали влияние на новые государства Африки и на арабский мир. В паспорте у него был нарисован «золотой ключик» — виза в маоистский Китай, открывавший в те дни очень многие двери, включая бывшие колонии Запада.

Первая странная вещь случилась, когда Стивенсон отправился навестить генерала Нагиба, революционного вождя, содержавшегося под домашним арестом. Полицейские реквизировали его машину, а самого Стивенсона загнали в пригородные бараки. Метод казался до боли знакомым. Дружелюбно настроенный египетский сержант сухо ответил Стивенсону: «Немцы победили. Наш настоящий начальник — один из бывших штабных офицеров Роммеля, генерал Фарнбахер». Это действительно оказался бывший генерал СС Вильгельм Фарнбахер.

Впоследствии Стивенсона отпустили, взяв с него обещание не появляться вблизи того места. Он прислушался к болтовне журналистской братии в гостинице «Метрополь». Там говорили о немецкой военной миссии, об эсэсовцах и офицерах вермахта, которые заявляли, что никогда не были нацистами (будучи людьми военными, они и не могли вступать в партию). Немцы работали под арабскими именами. Это говорило хоть о каком-то стремлении соблюсти приличия.

В старом спортивном клубе «Джезира» Стивенсон встретил аргентинского дипломата, принадлежавшего к числу радикалов, активизировавшихся после свержения Перона. У него был список из 240 имен — истинные немецкие имена людей, бежавших от союзнического правосудия. Он располагал подробностями о немецких профессионалах, работавших в Аргентине, где они нашли убежище при диктатуре Перона.

Стивенсон телеграфировал Яну Лангу, иностранному редактору лондонской «Санди таймс», и попросил его справиться о наиболее интересных именах. В ответ пришло несколько кратких биографий, и среди них — жизнеописания высокопоставленного чиновника министерства пропаганды Геббельса и центрального аппарата службы безопасности Гиммлера — Франца Бюнша. Он был автором «Сексуальных привычек» евреев, немецкой порнографической книги, опубликованной в разгар антисемитской охоты, и сотрудничал с Эйхманом. Теперь он трудился в министерстве Насера под арабским псевдонимом.

В Каире жила уважаемая западная писательница, Энн Шарпли, работавшая на лорда Бивербрука. В своих исследованиях она пришла к выводам, сходным с идеями Стивенсона: в египетской столице находятся несколько сотен немцев с опытом службы в гестапо, СС или органах нацистской пропаганды. Их анонимность защищается системой безопасности, созданной Отто Скорцени. Более того, обученные в гестапо египетские агенты ведут борьбу с западными журналистами, используя старые нацистские методы. Двое корреспондентов лондонских газет были предупреждены сотрудником службы безопасности посольства Великобритании о том, что их работа находится под угрозой. Провокация заключалась в том, что их «тайные» переговоры с майором египетской армии для написания статьи об оборонительной системе Суэца должны были увенчаться передачей военных карт, а после этого их обвинили бы в шпионаже. Один из репортеров улетел на ближайшем самолете домой, а второй, Дональд Вайз, работавший на «Дейли экспресс», прекратил всякие контакты со своим источником.

Но существовали и другие египетские чиновники, готовые рисковать собственной жизнью, чтобы помочь в поисках нацистов. Сотрудник министерства указал Стивенсону на профессора Йоханна фон Леерса, который под мусульманским именем вел антиизраильскую радиопрограмму.

Стивенсон долго не мог оправиться от потрясения, которое он испытал, встретившись с этим человеком лицом к лицу. Одно дело — анализировать обрывочные свидетельства, приходя к определенным выводам, и совсем другое — сталкиваться с реальностью. Это — самый захватывающий момент любого исследования, когда абстрактные расчеты подтверждаются наделе.

Субботним утром незнакомый человек позвонил Стивенсону по телефону и пригласил его в министерство. Стивенсон отправился вместе с Энн. Они предусмотрительно попросили двух своих коллег начать их поиски, если они не объявятся к определенному времени. В министерстве анонимный собеседник, отослав своего излишне наблюдательного коллегу за кофе, быстро сказал: «Идите в офис… на пятом этаже».

Дверь с табличкой, на которой было написано арабское имя, оказалась открытой. В офисе сидел седой розовощекий человек с голубыми глазами. Энн закрыла дверь, и Стивенсон выдохнул: «Фон Леере!» Он вскочил:

— Я вас слушаю?!

— Что вы здесь делаете?

— Я специалист по проискам сионистов.

— Как вы тут оказались?

— Я приехал из Аргентины в 1954 году.

— Вас разыскивают как виновного в военных преступлениях.

— Так точно! В Германии, прежде чем я бежал, меня трижды арестовывали американцы.

Теперь он живет в достатке и почете, получает большую зарплату, не говоря уже о других привилегиях и о жене и детях, вывезенных из Аргентины.

Череда вопросов и ответов сильно напоминала допрос. Позже Энн и Стивенсон пришли к выводу, что Леерса так часто допрашивали союзные эксперты, что отвечал он уже «на автомате». У журналистов сложилось ощущение, что он ждал их всю свою жизнь. После «первого раунда» они начали расспрашивать его о том, как ему удавалось бежать из союзных лагерей, о подробностях его работы на Гитлера и о вере в сионистскую угрозу.

Энн задавала вопросы тихо и спокойно, голосом, которым женщины разговаривают с маленькими детьми, но Стивенсон знал, какой гнев ей приходилось при этом сдерживать. Возможно, тот пухленький коротышка реагировал не столько на слова, сколько подчинялся силе, стоявшей за ними. Вопросы Стивенсона были краткими, его постепенно охватывала паника. Он был уверен, что с минуты на минуту ворвется полиция.

Невероятно, но факт: Леере продолжал говорить. По его мнению, все дело было в сионистском заговоре. Ничто не могло излечить человечество от еврейской заразы, кроме массированной хирургической операции. Израиль стал раковой опухолью, которую требовалось вырезать. Германия узнала главного врага задолго до того, как ситуация стала понятна остальному цивилизованному миру.

— Но атакуя Израиль, не откроете ли вы дорогу русским в этот регион? — удивился Стивенсон.

— Ах, эти русские! — пробормотал он и начал раскачиваться туда-сюда, тихо мурлыкая: — Сначала они приезжают, распевая арабские песни, а затем мелодия переходит в балалаечный наигрыш.