Николай Николаев - Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана

В силу сложившихся обстоятельств, две линия расследования велись независимо друг от друга, разъединенные «холодной войной», хотя многие их выводы совпадали. Более того, внутри советского блока поиски осложнились из-за ссоры между Тито и Сталиным. У югославов были свои проблемы со сбежавшими нацистами, и поэтому их доклады стали третьим источником информации.

Итак, согласно советской версии, Борман бежал из Берлина, обеспечив себе благосостояние при помощи золотых монет, зарытых в Берхтесгадене, а также твердой валюты, купленной на фальшивые банкноты, художественных сокровищ, которые можно было выгодно продать. У него имелись люди, подобные Отто Скорцени в Альпийской крепости, а бомбежка убежища фюрера во многом способствовала ему. Немецкий командующий шестым воздушным флотом генерал ВВС Роберт Риттер фон Грайм съездил туда за неделю до побега Бормана и, обнаружив на месте крепости руины, не замедлил сообщить об этом Борману.

Борман знал по опыту Сталинграда, что массированные бомбежки фактически создают защитные укрепления и что армия, пытающаяся продвинуться под прикрытием своих бомбардировщиков, заранее обречена на задержки и остановки. Он был убежден, что проникнуть в подземные галереи, пронизывавшие горы вокруг альпийского убежища Гитлера, для противника окажется чрезвычайно трудно и что, к примеру, шестидесятиметровую галерею № 16 с ее печатными станками и оборудованием для выпуска фальшивых купюр обнаружить невероятно сложно.

Борман отправил Герду и детей в горы (в этом все мнения сходятся). Но госпожа Борман скрылась под фамилией Бергман, захватив с собой и несколько чужих детей. Автобус с красным крестом, в котором она перемещалась, внушал больше доверия. Но к ее несчастью, один ребенок оказался не сиротой и его отец сообщил в службу контрразведки американской армии в Мюнхене, что его ребенка насильно увезла из Берхтесгадена жена Бормана и что у него есть предположения о том, где ее искать. Британская разведка поручила Александру Раскину, бельгийскому еврею, угнанному на принудительные работы в Германию, попытаться определить местоположение жены Бормана. Раскин ездил по различным местам на муле и мог констатировать: если бы нацисты создали там партизанские отряды, их было бы крайне нелегко обезвредить. Русские считали, что Борман навещал свою жену прежде, чем Раскин добрался до нее.

2 апреля 1945 года Борман предложил Гитлеру отправить в Бад-Гаштайн, что в австрийской части Альпийской крепости, последние записи монологов фюрера, сделанные лично Борманом или его командой стенографисток. 16 апреля, когда начался обстрел Берлина из 20 тысяч советских орудий, высокопоставленный немецкий чиновник покинул город, унося с собой записи Бормана за период с 4 февраля по 2 апреля. Он имел приказ обеспечить перемещение немецких золотых запасов из Бад-Гаштайна в соляную шахту, расположенную на немецкой стороне границы. Этот бывший нацистский чиновник впоследствии оказался в недрах организации Гелена, где его рассказ о последних событиях приняли за правду и зафиксировали для передачи западным союзникам.

В СМЕРШе подозревали, что Борман настолько хорошо знал пути, ведущие из Берлина на юг, в горы, что мог легко найти Герду. К этому времени она уже была тяжело больна и через несколько месяцев умерла. Борманы знали, что «фрау Бергман» и «детский сад», который она создала, попали под наблюдение. Это произошло на самом деле, и с конца мая 1945 года до самой смерти Герды в марте 1946 года за ней постоянно наблюдали британские агенты, надеясь на возвращение Бормана.

Она рассказала одному из допрашивавших ее американцев о том, что Мартин послал телеграмму, в которой сообщал, что все кончено. Но поскольку было хорошо известно о ее невероятной преданности национал-социализму, отраженной в ее предсмертных письмах, можно согласиться с версией русских, считавших, что Герда пыталась сбить с толку преследователей Бормана. Обращение Герды в католичество после ее резких выступлений против христианства можно объяснить многими причинами. В основном принято считать, что она сдалась на милость священникам, беспокоясь за детей и зная о своей близкой смерти.

Борман, по слухам, мог посетить свою жену незамеченным и затем отправился дальше на север к Фленсбургу. Там он должен был встретиться со своим старым другом Эрихом Кохом.

Кох был схвачен британцами, передан полякам и содержался в советской тюрьме в течение восьми лет после того, как его приговорили к повешению. Подобно Монке и прочим прихвостням Бормана, информацию из него буквально выдавливали. Очевидно, его все же не повесили, но скорее всего выжали всю возможную информацию. Эта ситуация похожа на положение бывших соратников Коха, сидевших на Западе, которым языки развязывал голод.

Кох всегда был фанатичным гауляйтером, одним из «баронов» Бормана, и сделался абсолютным властителем Восточной Пруссии. Он с нескрываемым презрением относился даже к самым малым ограничениям военной и полицейской системы. Ему льстило, что его тактика запугивания отлично сработала в случае с украинцами, с которыми он обращался просто чудовищно.

Когда войска генерала Черняховского сжали кольцо вокруг Кёнигсберга, Кох поднялся на борт ледокола «Восточная Пруссия» и приказал экипажу остальных беглецов не пускать. Будучи гауляйтером, он запретил какую-либо эвакуацию и открыто радовался, узнав, что корабль с беженцами — «Вильгельм Густлов» — затонул на Балтике от взрыва советской торпеды. В этой катастрофе погибло более восьми тысяч пассажиров. Кох считал, что только нацисты достойны спасения, поскольку в этот «эволюционный период» должны выжить лишь самые сильные.

…Кох должен был связаться с другими беглецами на территории военно-морских баз у Фленсбурга и Гамбурга. Считалось, что подводные лодки запасались там провизией для долгого пути в Южную Америку. Но что-то сорвалось, и в итоге Кох очутился в лагере для беженцев в провинции Шлезвиг-Гольштейн. Он оставался там необнаруженным до мая 1946 года, а потом заделался поденным рабочим в деревне, которая находилась на британской территории. Там его опознали и вернули в Польшу в начале 1950 года.

Советские власти, добавив Коха в список ценных пленных, на все вопросы о нем отвечали крайне уклончиво.

Первое упоминание о начале расследования по делу пропавшего Бормана поступило с советской стороны 9 июня 1945 года, более чем пять недель после того, как победители обнаружили обгоревшие трупы Гитлера и Геббельса. Георгий Жуков, выступая в Берлине от лица Советского военного командования, заявил: «Мы не опознали тело Гитлера. Он мог бежать из Берлина в самую последнюю минуту…»