Николай Николаев - Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана

— Действительно ли Борман в Латинской Америке? — спросил Стивенсон.

— Живой Борман в латиноамериканских джунглях? Газетная утка! Мои люди знали бы об этом, будь это действительно так.

Генерал Гелен, имевший кличку Серый Лис, также был прозван «шпионом века». Можно надеяться, что это была всего лишь шутка. Теперь же он тщательно рассматривал детали, связанные с Борманом.

— Мы с адмиралом Канарисом сравнивали записи и независимо друг от друга пришли к одному и тому же выводу. Но мне следует быть осторожным в своих заявлениях, ведь я больше не работаю в секретной службе, — мрачно добавил Серый Лис. — Но я все еще генерал немецкой армии, и у меня есть определенные обязанности и принципы.

Так как Канарис стал символом «порядочного» немца, Гелен постоянно цитировал свои разговоры с ним, намекая на собственные добродетели. «Холодная война» вынудила Соединенные Штаты нанять Гелена на работу. Журнал «Тайм» обозвал его «прусаком с плотно сжатыми губами, зачарованным устаревшими кодами». Другие называли его нацистом из ЦРУ, открывшим двери своей шпионской сети для безработных гестаповцев. Перед Стивенсоном предстал старик с вкрадчивыми манерами, занятый делами евангелистской церкви и сражавшийся с католиками Баварии. На железном заборе, окружавшем две виллы, которые он разделял с семейством своего сына, висела табличка со списком дневных служб в местной лютеранской церкви.

Перед встречей Серый Лис снабдил Стивенсона подробными инструкциями о том, как найти его дом на Баварском озере в Штарнберге. Всякий раз, когда Стивенсон звонил ему, инструкции повторялись. «Летите в Мюнхен. Садитесь на электричку до Штарнберга. Возьмите на вокзале такси». Он казался очень приветливым, готовым угодить, и интересовался здоровьем собеседника.

Стивенсон приземлился в Мюнхене 25 июля 1972 года и нарушил все наставления Гелена. Таксист забрал его прямо из аэропорта и отвез к югу, в область, где были очень ощутимы приметы минувшей войны, в Берг, на Вальдштрассе, 27/29. В результате Стивенсона высадили прямо у порога дома Гелена, а большой дорогой «Мерседес» отправился обратно в аэропорт. В заборе, окружавшем две виллы, расположенные на участке земли, спускавшемся к озеру, не было входа. Одна табличка предупреждала о злой собаке, вторая предлагала позвонить в один из звонков — Гелену Старшему или Гелену Младшему. Стивенсон позвонил в оба. Результата не последовало. Он начал ходить туда-сюда по дороге вдоль больших вилл, высоких деревьев. Вокруг все было чисто выметено. Должно быть, он оказался в том месте, о котором когда-то говорил Вальтер Шелленберг. По делам иностранной разведки Шелленберга привезли туда лет тридцать назад на встречу с Вильгельмом Фриком, тем самым, который поставил евреев вне закона и таким образом отдал их на откуп гестапо.

Именно там жил Фрик, составляя списки, указания, указы и законы так, что все лазейки оказывались плотно закрытыми. Он создал проекты законов, придавших юридический лоск «окончательному решению» и позволивших Германии «очиститься от расовых загрязнений». Он не нарушал закон, заявил он перед повешением. Его совесть чиста… «Закон есть закон».

Стивенсон помнил подробный отчет Шелленберга о той поездке в это зеленое баварское поместье. В горах находился гитлеровский Берхтесгаден. Весь регион был частью Альпийской крепости — прикрытия бежавших друзей Бормана.

…Пара вертолетов бундесвера вылетела из-за деревьев и направилась к озеру. Человек в белой льняной куртке и широкополой соломенной шляпе повозился с замком на двойных воротах и вежливо отступил. Его лицо показалось Стивенсону знакомым. Впоследствии он понял, что оно удивительно напоминало лицо Гитлера, причем это чувство увеличивалось по мере разговора. Невысокий человек с заостренными ушами, какими-то застывшими голубыми глазами, с аккуратной бородкой. Он пожал ему руку и проводил мимо большой виллы в свое скромное жилище. Не будет ли его гость так любезен, чтобы оставить чемоданы в этом коридоре?

— Прошу прошения за темноту в этой комнате — ставни защищают от солнца. — Хозяин кружил по комнате, медленно открывая металлические ставни. Скромное жилище с кухней в одной части, небольшим внутренним двориком и коридором, ведущим в спальню. Вставленная в рамку гравюра изображала лондонский клуб на Пэлл-Мэлл. Большое вышитое панно из Китая. Красивый меч от арабского шейха и… обшарпанный письменный стол. Казалось, что это «бунгало» соорудили из досок и штукатурки. Явно не дворец, который должно было бы возвести для него ЦРУ.

— Все это россказни про деньги! — Серый Лис поймал взгляд Стивенсона. — Сами посмотрите, как скромно мы живем. В том доме разместился мой сын с семьей. Да нам больше и не надо.

Он пригласил Стивенсона сесть. В комнате был старый диван со стульями, расставленными с каждой стороны, и стол. Он показал на один из стульев и отправился дальше раздвигать ставни.

С момента нежданного прибытия Стивенсона прошел уже час. Примерно столько же, сколько у него заняла бы поездка по маршруту, описанному Геленом. Наконец передняя дверь открылась, и в комнату вошла мисс Крюгер. Пробили старые напольные часы. Мисс Крюгер всегда отличалась пунктуальностью и аккуратностью. Она присела и достала блокнот. Она была с генералом с 1942 года и всегда защищала его.

— Борман, — начал Стивенсон. — Должно быть, Борман обладал огромной властью?

Они взглянули на него с интересом.

— Да, у него была власть, — Серый Лис повернулся к мисс Крюгер. Она поднялась и пересела на диван. Стивенсон попытался переместиться на другой стул.

— Нет, не сюда! — попросил его Серый Лис. — Вот сюда! — Он отвел его обратно в угол, где, как предположил Стивенсон, находился спрятанный микрофон.

Мисс Крюгер открыла блокнот. Генерал сел напротив Стивенсона.

— Мне не так много разрешено говорить о Бормане. Боннское правительство попросило меня подождать с этим.

— Подождать с чем?

— С продажей этой информации.

Стивенсон подумал, что ослышался.

— Такой договоренности не было и платы не предполагается», — сказал он. И в памяти у него внезапно всплыло то, как он подсунул сто долларов другому генералу, покидая тюрьму для военных преступников. В тот раз деньги помогли молодой жене и детям генерала, ютившимся в половине шахтерского дома. Гелен запросил у газет лорда Томсона четверть миллиона долларов за свои мемуары. Издатель отказался, приведя какие-то подходящие аргументы.

— Понимаете, — вещал генерал, — о Бормане известно многое. Но раньше не все можно было говорить. Один из моих людей как-то увидел в кинотеатре журнал новостей, в котором был репортаж о каких-то спортивных мероприятиях в Москве. И он узнал на экране Мартина Бормана! Мы проверили пленку, и действительно, это оказался именно он. Вот и все, что я могу сказать. В мемуарах я уделяю больше внимания борьбе с коммунизмом, но сейчас неудобно говорить о коммунистах. Мои друзья-политики считают, что лучше хранить молчание.