Николай Николаев - Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана

Фотографии Хесса показывают, будто он предвидел грядущее наказание: у него были расширенные от ужаса зрачки и кислое лицо человека, для которого жизнь слишком трудна, чтобы пройти ее до конца. Через два года после окончания войны, перед повешением в том самом месте, откуда он поставлял рабочую силу химическим предприятиям, Хесс сказал корреспонденту агентства Рейтер, что приговор очень несправедлив, так как он никогда не совершал столько убийств, в скольких его обвиняли.

Процветание больших или монопольных компаний зависело от растущей власти таких людей, как Йозеф Менгеле, который выбирал для своих опытов «морских свинок» из тысяч людей, направляемых затем в газовые камеры Освенцима. В 1972 году Менгеле, иногда под именем «доктор Надих», летал из своего нового дома в Южной Америке в Испанию, если Братство считало это вполне безопасным. Успешный бизнес его семьи в Латинской Америке привел Менгеле к мысли, что он слишком долго попросту терял время, лишая расцветавшую западногерманскую экономику своего таланта.

Это животное непонимание дикости собственного поведения он продемонстрировал во время процесса по Освенциму. Когда судьи потребовали экстрадиции Менгеле из Парагвая, остававшегося самым тоталитарным государством в мире, президент Стресснер, генерал и сын немецкого пивовара, ответил на это требование жестким отказом, а Менгеле заявил, что желает навестить свою семью в Германии. Атмосфера в немецких городках, сосредоточенных вокруг той или иной компании, отчасти объясняла его самонадеянность.

Стивенсон видел, что семейство Менгеле свободно правило в «своем» баварском городе и доктор Йозеф мог посещать его совершенно безнаказанно. Стивенсон также был свидетелем, как на другом судебном процессе химическая компания избежала наказания благодаря местному влиянию. Анализ судопроизводства по этому делу был опубликован в 1972 году двумя шведскими исследователями. Из 972-страничного обвинительного акта следовало, что фармацевтическая фирма маленького городка Альсдорф в погоне за наживой проявила безразличие к страданиям и уголовно наказуемую халатность, повлекшую за собой случаи смерти и пороки в развитии новорожденных. Речь шла о поступавшем в продажу талидомиде, препарате, способном вызвать серьезные умственные расстройства. Это «лекарство», которое продавали в разных частях света, было продуктом «Chemie-Grünenthal». Оно стало причиной подлинных трагедий — повреждений плода в утробе матери. В 1972 году это явилось очень опасной проблемой. Два ребенка появились на свет с перепончатыми руками и прочими неописуемыми уродствами.

Слушание дела проводилось в городе, где находилась компания, а не в земельном центре — Аахене. Это маленький городок, где всех жителей называли «рабочей силой», нанимая их еще в юности. Они с покорностью переходили, как на заклание, из школы на фармацевтическую компанию. В судебном процессе оказались задействованы большие юридические силы, разнесшие в пух и прах неопытных сотрудников местной прокуратуры и экспертов, выступавших со стороны обвинения. Высокооплачиваемые юристы компании провели слушания так, как было возможно исключительно на «своей» территории. При помощи лазейки в конституции федерального правительства удалось отложить судебное разбирательство. Затем компания, зная о том, что родители изуродованных детей не смогут дальше оплачивать судебные издержки, предложила каждой семье небольшое пособие за обещание не обращаться более в суд. Лондонская газета «Санди телеграф», упоминавшая этот процесс, назвала его «опасным эхом невероятной бесчувственности», доставшейся в наследство от нацистских зверств.

…Стивенсон обсуждал это дело с Беатой Кларсфельд. Она считала, что большинство немцев очень быстро подчинились закону. Именно поэтому суды кишели пронацистски настроенными юристами, в совершенстве владевшими тактикой, подобной той, которая использовалась в процессе по талидомиду. Такие юристы позволяли беглым нацистам вернуться домой или же выйти из подполья, вернуть им расположение со стороны общественности и дать законное право занимать государственные посты. Таким образом открывалась дорога для проникновения в общественное сознание идей, которые прежде считались нацистскими и были официально признаны «ложными». Будучи немкой, Беата чувствовала, что ее народ, в силу своей ментальности, склонен подчиняться суждениям, которые звучат в духе закона.

В марте 1972 года Стивенсон летел из Нью-Йорка ночным субботним рейсом компании «Avianca» в столицу Колумбии — Боготу. Там из далекого поселения в джунглях вытащили старика. По национальности, возрасту и внешности он соответствовал описанию Мартина Бормана. Этот факт интересовал Стивенсона меньше, чем регулярная доставка в полицию людей, которых назвали Мартинами Борманами. Казалось, Борман обречен материализоваться в разном обличье до конца времен, как демоны и боги, которых люди придумывали с начала человеческой истории, — они появлялись в независимых друг от друга сообществах. Те, кто вновь придумывал Бормана или же действительно верил в то, что видел его, руководствовались не мотивами жажды славы или мщения: они думали, что действительно обнаружили его. Это же произошло и в случае с Йоханном Эрманом — предполагали, что написание имени Бормана могло измениться. У Стивенсона было ощущение, что он пытается ухватить руками ускользающий туман.

Широкие улицы Боготы блестели, омытые моросящим горным дождем. Тут и там под окнами отеля сидели маленькие люди в пончо. Панораму венчал огромный освещенный крест. По утрам туда отправлялась процессия калек целовать алтарь.

Еще не рассвело, когда зазвонил телефон. Это был Эрнандо Ороско из агентства Рейтер. Он, как и все старательные работники, в личной жизни не обращал внимания на ночные часы, хотя «часы» в его голове сообщали ему томное время в любой точке земного шара. В Лондоне читатели воскресных газет уже пили предобеденное пиво, просматривая репортажи о поимке Бормана в колумбийских джунглях. «Возможно, это действительно так, — сказал Ороско. — Я просто подготовил отчет о том, что мне рассказал генерал из полиции безопасности».

Отдел административной службы тайной полиции арестовал старика в индейском поселении на реке, являвшейся частью границы между Колумбией и Эквадором. Деревушка находилась в нескольких днях пути от города Пасто, но в такую погоду требовалась не одна неделя, чтобы добраться туда от столицы. По воздуху расстояние составляло около пятисот километров через высокогорные извилистые долины. В полицейском самолете, отправлявшемся в Пасто на допрос арестованного старика, нашлось место и для Стивенсона.