С. Ekshut - Zakat imperii

Чехов был для меня и моих сверстников мерилом вещей, и мы явственно слышали в его повестях и рассказах тот голос учителя жизни, которого не расслышал в них ни один человек из так называемого поколения отцов. <...>

Других учителей у меня не было. Даже легальные марк­систы оставались для нас неведомыми. Боевые программы народников к тому времени уже окончательно выродились в плоские, бескрылые прописи, а модное в ту пору тол­стовство, воплотившееся в секту косноязычных и унылых святош, отталкивало своей пресной бесцветностью. И мне оставалось единственное прибежище - Чехов. <...>

...к началу девяностых годов из слова "идеал" уже окон­чательно выветрилось его прежнее боевое значение, которое было присуще ему в шестидесятых и семидесятых годах, и в пору моей юности оно уже стало абстракцией, лишенной какого бы то ни было реального смысла. Уже у Надсона оно звучало пустышкой - лишь как неизменная рифма к столь же абстрактному слову "Ваал".

Вообще так называемая "идейная повесть" - живо-кровная в шестидесятых годах повесть Чернышевского, Помяловского, Василия Слепцова, насыщенная классовой борьбой той великой эпохи, - превратилась у эпигонов на­родничества в пустопорожнюю схему, по существу глубоко реакционную, лживую, приманчивую лишь для бездарных писак» 178.

О том, как мучительно взращивались буржуазные отно­шения на русской почве, рассказывается в чеховской повести «Три года», впервые опубликованной на страницах журнала «Русская мысль» в 1895 году. Перед нами проходят три года из жизни Алексея Фёдоровича Лаптева - выпускника филологического факультета Московского университета и наследника миллионного состояния. Известная московская фирма «Фёдор Лаптев и сыновья», созданная отцом Алексея Фёдоровича, успешно ведет оптовую торговлю галантерей­ным товаром. Валовая выручка фирмы составляет в год два миллиона рублей, а образованный, совестливый, мучительно рефлексирующий и порядочный человек Алексей Лаптев ис­пытывает сильнейшую неудовлетворенность своей жизнью. Его не радуют ни отцовское дело, ни отцовские миллионы. Он женился по страстной любви на небогатой дворянке Юлии Белавиной, дочери провинциального врача. Но и этот брак не принёс ему счастья. С молодой женой Лаптев поселился в Москве, где стал вести праздный образ жизни: театры, сим­фонические концерты, картинные выставки, рестораны. Ещё до свадьбы Лаптев тратил 2500 рублей в месяц - огромные деньги для того времени, жалованье министра не достигало этой суммы. (В 1903 году суммарное годовое содержание действительного статского советника, статс-секретаря Его Величества, председателя Комитета министров и члена Го­сударственного совета Сергея Юльевича Витте составляло 26 тысяч рублей, то есть 2166,66 рубля в месяц 179.) Чтобы оценить значимость этой суммы, надо вспомнить, что уже за 500 рублей можно было отправиться в длительное за­граничное путешествие и в течение трех-четырех месяцев посетить важнейшие европейские страны.

Лаптев тяготится своим образом жизни и без особого энтузиазма пытается заниматься филантропией: хочет организовать ночлежный дом, но боится, что это благое дело «попадет в руки наших московских святош и барынь-филантропок, которые губят всякое начинание» 180. Если его брат Фёдор, окончивший, как и Лаптев, филологический факультет, помогает отцу и занимается делами фирмы, гордится своей принадлежностью к «именитому роду» и намеревается хлопотать о пожаловании дворянства в связи с предстоящим столетним юбилеем фирмы, то Алексей Лаптев не испытывает никакого пиетета перед заслугами предков. Между братьями происходит красноречивый диалог: «По­молчали минуту. Федор вздохнул и сказал:

- Глубоко, бесконечно жаль, что мы с тобой разно мыс­лим. Ах, Алеша, Алеша, брат мой милый! Мы с тобою люди русские, православные, широкие люди; к лицу ли нам все эти немецкие и жидовские идеишки? Ведь мы с тобой не прохвосты какие-нибудь, а представители именитого купе­ческого рода.

- Какой там именитый род? - проговорил Лаптев, сдерживая раздражение. - Именитый род! Деда нашего помещики драли, и каждый последний чиновничишка бил его в морду. Отца драл дед, меня и тебя драл отец. Что нам с тобой дал этот твой именитый род? Какие нервы и какую кровь мы получили в наследство? Ты вот уже почти три года рассуждаешь, как дьячок, говоришь всякий вздор и вот написал - ведь это холопский бред! А я, а я? Посмотри на меня... Ни гибкости, ни смелости, ни сильной воли; я боюсь за каждый свой шаг, точно меня выпорют, я робею перед ничтожествами, идиотами, скотами, стоящими неизмеримо ниже меня умственно и нравственно; я боюсь дворников, швейцаров, городовых, жандармов, я всех боюсь, потому что я родился от затравленной матери, с детства я забит и запуган!.. Мы с тобой хорошо сделаем, если не будем иметь детей. О, если бы дал Бог, нами кончился бы этот именитый купеческий род!»- 181

Несмотря на миллионные обороты, дела в фирме Лапте­вых ведутся по старинке, без новомодных затей, на азиатский манер: приказчики живут по нескольку человек в комнате, во время обеда хлебают из общей миски, хотя перед каж­дым из них стоит тарелка, и страшатся вступить в брак, ·«боясь не угодить своею женитьбой хозяину и потерять место» 182. По сути, фирма Лаптевых представляет собой огромный амбар, ворота которого неукоснительно запирают­ся в девять часов вечера, а жизнь его многочисленных обита­телей, служащих у Лаптевых, весьма немногим отличается от тюремного заключения: «Недоставало только часового с ружьём» 183. В фирме практикуются телесные наказания: слу­жащих в амбаре мальчиков за провинности секут розгами. Пороли не только мальчиков. В детстве секли и Алексея, и его сестру Ншгу. «Я помню, отец начал учить меня или, по­просту говоря, бить, когда мне не было еще пяти лет. Он сек меня розгами, драл за уши, бил по голове, и я, просыпаясь, каждое утро думал прежде всего: будут ли сегодня драть меня?» 184Несмотря на все унижения, приказчики считают своих хозяев благодетелями. Но Алексей сомневается в искренности этих чувств и думает, что в глубине души все служащие считают его врагом и «плантатором».

Фёдор гордится, что Лаптевым удалось создать мил­лионное дело, чванится своей принадлежностью к «име­нитому купеческому роду» и в глубине души мечтает о новых почестях: дворянстве, чинах, орденах. Выпускник университета не желает брать к себе на службу человека с университетским образованием, с надменностью объясняя брату свою позицию: «Университетские люди для нашего дела не годятся» 185. Непригодность университетского чело­века для службы в амбаре объясняется не отсутствием у него специальных знаний, а чувством собственного достоинства, с которым действительно невозможно будет служить в ам­баре с его азиатскими порядками. Университетский человек никогда не будет кланяться в ноги, почитая хозяина своим благодетелем. Сам Фёдор Лаптев хотя и окончил универ­ситет, но так и не стал интеллигентным человеком. Он не только не протестует против архаичных порядков в амбаре, но и сам очень скоро становится их неотъемлемой частью: похлопывает покупателей по плечу, кричит на приказчи­ков и не возражает против телесных наказаний. И старик Фёдор Степанович Лаптев, и его сын Федор успех своей торговли расценивают как воздаяние, ниспосланное свыше за их праведный образ жизни, и жаждут признания и при­знательности со стороны всех окружающих. Подобный ход мысли сродни этике протестантизма, однако если в странах протестантской Европы преуспевший человек не только сам гордился своими достижениями, но и пользовался уваже­нием окружающих, то в России дело обстояло иначе. Драма в семье Лаптевых подтверждает справедливость этого на­блюдения. Алексей Лаптев ощущает чувство неловкости за свое богатство и не видит никакой заслуги в том, что фирма с вековой историей процветает.