Александр Тюрин - Крепостничество без русофобских мифов

Екатерина охотно расплачивалась со своим дворянским электоратом государственными имуществами. Фактически манифест о Генеральном межевании дал старт первой российской приватизации. В ходе межевания дворянам в частную собственность досталось около 70 млн дес. казенной земли, которой раньше пользовались города, государственные крестьяне, однодворцы (мелкие помещики, не вошедшие в состав дворянства). С раздачей массы населенных земель возникли новые аристократы, обладавшие десятками тысяч крепостных душ - на манер польских магнатов типа Радзивиллов и Потоцких. Пользуясь невмешательством правительства, дворяне и по своему почину захватывали земли государственных крестьян, принуждали однодворцев продавать свои имения. "Отселе произошли огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе...", - пишет Пушкин. Чем чище паркеты, тем грязнее в головах. Дети екатеринских приватизаторов первыми стали цеплять слово "прогнившее" к слову "самодержавие".

Фактически абсолютизм становится прикрытием для политического режима, который был назван "дворяновластием" именно Ключевским, историком либеральным и склонным во всём винить государство. Однако дворяновластие явлалось властью не только над крестьянами, но и над государством. Дворяновластие было выражением слабости, а не силы верховной власти (как и недавняя наша "семибанкирщина"). Парадоксальным образом, через два века, в Россию вернулась политическая и экономическая сила аристократии, сметенная было Иваном Грозным. И стала еще прочнее, потому что питалась радиацией европейского капитализма, нуждающегося в сырьевой периферии.

Теперь властвующее дворянство уже не стремилось получать образование в математических и навигационных школах , как при Петре, а училось "чему-нибудь и как-нибудь" у залетных учителей-иностранцев, которых и гуманитариями назвать трудно, и в частных пансионах, в которых запрещалось говорить по-русски.

Совсем неудивительно, что стали наноситься мощные удары по традиционной православной культуре, что немало напоминало события в восточных областях Речи Посполитой.

Уже через два года после введения дворянской вольности Екатерининское правительство упраздняет 252 православных монастыря и у 161 отнимает все земли. Была закрыта древняя Ростовская митрополия, митрополит Арсений уморен в темнице.

Вместе с закрытием и обнищанием монастырей гибнет огромное количество памятников старорусской письменной культуры, как летописей, так и государственных актов. История Руси до начала вестернизации становится темной и бесписьменной.

Изъятие монастырского имущества и связанное с этим закрытие церковных школ, по мнению Пушкина, "нанесло сильный удар просвещению народа". В Сибири из-за закрытия монастырей воцарилось полное невежество. Сельские российские священники стали такими же нищими и темными, как православные попы в Речи Посполитой. "Бедность и невежество этих людей, необходимых в государстве, их унижает и отнимает у них самую возможность заниматься важной своей должностью. От сего происходит в нашем народе презрение к попам и равнодушие к отечественной религии", - писал Пушкин.

В масонские ложи вступила почти вся аристократия, отгородившись еще одним барьером, вдобавок к дворянской корпоративности, от остального народа. Сюда косяком шло столичное чиновничество и офицерство, профессорско-преподавательский состав и студенчество. Масонские ложи, основанные европейскими гастролерами, подчинялись своим штабам за границей, и таким образом превращали своих российских членов в агентов влияния иностранных государств. К примеру, многочисленные ложи шведско-прусского направления (Иоанновские) находились под управлением герцога Зюдерманланского, который заодно командовал шведской армией в войнах против России.

Первая русское частное "типографское товарищество", возглавлялось масоном Новиковым и занималось пропагандой масонских идей. Ученик Новикова масон Радищев в "Путешествии из Петербурга в Москву" продемонстрировал набор пропагандных приемов, которыми затем будет регулярно пользоваться российская интеллигенция - показывать ужасы русской жизни и приписывать их "русскому самодержавию", темному русскому корню, который надо непременно вырвать во имя всех и всяческих свобод. Пушкин, написавший ответное "Путешествие из Москвы в Петербург", дал Радищеву такую характеристику: "В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политически цинизм Дидрота и Рейналя; но все в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему - вот что мы видим в Радищеве."

На российского образованного человека, оторванного от действительных явлений русской жизни, хлынул поток идей французской философии просвещения, порожденной интересами сильного буржуазного сословия - того, которого в самой России почти не существовало. Во Франции абсолютизм уже сделал свою двухвековую работу, создав торгово-промышленный класс и теперь должен был уйти вместе остатками феодальной системы. У нас после Петра не было настоящего абсолютизма, и собственный торгово-промышленный класс лишь ослаб в сравнении с временами Московского государства. Российский дворянин набирал умственный багаж из чужой страны, от совершенно чуждого сословия.

"Чужие слова и идеи избавляли образованное русское общество от необходимости размышлять, как даровой крепостной труд избавлял его от необходимости работать... Вот когда зародилась умственная болезнь, которая потом тяготела над всеми нисходящими поколениями, если мы только не признаемся, что она тяготеет над нами и по сие время. Наши общие идеи не имеют ничего общего с нашими наблюдениями - мы плохо знаем русские факты и очень хорошо нерусские идеи", - писал со страданием либерал Ключевский.

Отрадным фактором русской истории надо признать, что паразитизм "вольного шляхетства" не получило соответствия в рабской униженности крепостного крестьянина.

Даже в самый разгар крепостничества наблюдатели замечали, что у владельческих крестьян нет никаких признаков раба. "Многие удивляются, почему великорусский крестьянин... нисколько не походил на раба. Особенно это поражало иностранцев",- отмечал К.Кавелин. [10] Там же, с. 216.

"Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлёности и говорить нечего... В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища", - писал Пушкин.