Евгений Анисимов - Толпа героев XVIII века

Если многие из иерархов – коллег Арсения по Синоду – поддерживали его по принципиальным вопросам, то в целом жил он с ними немирно – каждый приезд его в Петербург был отмечен ссорами и несогласиями. В Синоде усматривали в поступках митрополита не праведность, а безмерную гордыню – уж очень дерзко он себя вел, неподобающим образом оспаривал решения светских властей. Особенно острое столкновение с властью вышло у Арсения из-за того, что государство использовало монастыри для заключения в них преступников и превращало монастыри в дома престарелых отставных солдат. Арсений писал Синоду, что «монастыри устроены и снабдены награждением для богоугодного пребывания честных, беспорочных и неподозрительных лиц, вечного спасения желающих… места святые и освященные на всегдашнюю службу Богу, а не для содержания сумасбродов, воров и смертных убийц-колодников». За употребление таких поносительных выражений Синод объявил Арсению выговор, хотя все там понимали, как он прав: ведь власть совсем не считалась со статусом монастырей, даже не ставила в известность Синод и настоятелей, кого и за что привозят из Тайной канцелярии в монастыри для вечного заточения. Так, императрица Елизавета собиралась поселить на Соловках, где устав запрещал находиться не только женщинам, но и безбородым мужчинам, а также скотине женского пола, свергнутую правительницу Анну Леопольдовну с ее фрейлинами и их женской прислугой. И поселила бы, если бы не ранний ледостав на Белом море.

Другие времена для Арсения наступили с приходом к власти императрицы Екатерины II в 1762 году. Воспитанная на Вольтере и просветительской литературе, она мало верила в Бога и видела в церковниках ретроградов и реакционеров. Конечно, как православная государыня, она исполняла все необходимые ритуалы, но в церкви старалась сесть где-нибудь на балконе и там часами раскладывала пасьянс. Поэтому неудивительно, что она могла только приветствовать идеи секуляризации церковных владений, которую власти и начали осуществлять в 1763 году.

Арсений, не менявший своих взглядов, не мог молчать в такой обстановке. Он, как и раньше, твердо стоял за самостоятельность церкви и неприкосновенность ее владений. Видя, как приехавшие гвардейские офицеры описывают имущество его епархии, он послал в Синод протест, где писал, что даже татарские ханы почитали имущество церкви, а теперь власть действует хуже «иностранных неприятелей». В итоге с началом секуляризации Арсений оказался единственным из всех церковных иерархов, кто открыто выступил против реформы. Екатерина II крайне болезненно восприняла протесты Арсения, сочтя их вызовом лично ей, самодержице. В 1763 году Арсений был арестован и ему был устроен допрос в присутствии императрицы. И это окончательно решило его судьбу. Он, как всегда, вел себя дерзко, вызывающе, и в какой-то момент императрица в гневе вскочила, зажала уши, а Арсению «закляпили рот» и поволокли в тюрьму. Синод единогласно лишил Арсения сана и сослал его в дальний монастырь как простого чернеца. В архангельском Николо-Корельском монастыре Арсения поместили в каземат. Он вызывал уважение своим аскетическим, праведным образом жизни даже у солдат охраны, которые видели, как старец сам носил воду и колол дрова. И тут он был верен себе: сурово укорял монахов в беспробудном пьянстве. Они написали донос, и в 1768 году Арсения расстригли и тайно, «в мужичьем платье», отвезли в Ревельскую крепость. Там поначалу он пользовался некоторой свободой – его водили в церковь, разрешали прогулки. Но потом условия заточения резко ужесточили. В присланной инструкции говорилось об Арсении как о «некотором мужике Андрее Бродягине». Потом Екатерина «переименовала» Бродягина во «Враля».

С тех пор по всем документам он проходил под позорным именем «Андрея Враля».

Зная талант Арсения-проповедника, императрица предписала, чтобы солдаты «остерегалися с ним болтать, ибо сей человек великий лицемер и легко их может привести к несчастию, а всего б лучше, чтоб оные караульные не знали русского языка…» и держали наготове кляп, чтобы заткнуть ему рот. Опасения властей были так велики, что ни охрана из немцев, ни кляп не казались надежным способом заставить Арсения молчать. Он был «заложен», то есть замурован в каземате, и еду ему подавали на веревке. Но как бывало не раз, слава затворника поневоле росла сама собой. По стране расходились приписываемые ему предсказания, в нем видели невинного страдальца, что признавала сама Екатерина II: «Народ его очень почитает исстари и привык считать его святым, а он больше ничего как превеликий плут и лицемер». Между тем именно гонения властей, заточение делали из него мученика.

Зима наградила меня влажным чтением и унылой скукою» – так написал Суворов из села Кончанского Новгородской губернии своему петербургскому приятелю поэту Хвостову поздней осенью 1798 года. И теперь Кончанское – место, удаленное от столиц, а тогда это был медвежий угол, в котором особенно печально осенью и зимой…

Впрочем, Суворов нечасто жил в столицах и легко переносил удаление от них. В Кончанском же было другое – он был здесь в ссылке. Гнев нового императора Павла I не затихал, и старый фельдмаршал это чувствовал. Не будем забывать, что для Суворова, человека служилого, как и для всех в России, была актуальна пословица: «Царев гнев – посланник смерти». Между тем Суворов привык к царевой ласке, ведь каждому подданному только царская милость давала уверенность в завтрашнем дне. Не было у него в Кончанском и свободы: каждое письмо вскрывалось, за ним во все глаза следили шпионы, а главное – полководец был оторван от любимого дела, от своих солдат и воздуха войны, которым он только и мог дышать. Жизнь двигалась к концу. Суворову шел шестьдесят девятый год, и он все больше и больше падал духом. В декабре 1798 года он написал императору Павлу о своем желании уйти в монастырь. Это было так не похоже на него, человека жизнерадостного, веселого, волевого, настроенного на борьбу.

Да, вся его жизнь прошла в борьбе с самим собой, своим слабым, хилым телом, со своей судьбой. Это началось еще в детстве. Он родился в 1729 году в семье Василия Суворова, сенатора, ставшего генералом при Екатерине II. Суворов-отец был скряга, экономил каждый грошик, а поэтому пожалел денег на учебу слабенького, болезненного сына, решил обучить его дома и сделать из него чиновника. Поэтому он даже не записал Александра в гвардию, как было принято тогда в дворянских семьях.