Владимир Прибытков - Тверской гость

- Дурак ты, братец!

- Ладно! - еще смеясь, ответил бронник. - Валяй, валяй, ругайся! Все вижу...

Теперь хохотал весь караван. И казалось, качающиеся ладьи, живые струйки воды, зажженные солнцем полумесяцы на минаретах города - все смеется вместе с людьми.

Так весело началось утро. Весело снялись, весело миновали Ахтубу, весело вышли в Бузань. Этот волжский низовой рукав был последним ответвлением пути. Оставалось теперь миновать волжскую дельту, далеко обойдя Астрахань, а там и Хвалынь!

Плыли по Бузани осторожно, промеривая дно, среди скучных, ровных берегов.

Уже издалека кто-то заметил конного татарина, одиноко стоявшего справа, возле редких кустов. Освещенный солнцем татарин не шевелился. Как вкопанный стоял и его конек.

Вот татарин поднял руку, закричал что-то приближающемуся стругу. Конек тоже беспокойно зашевелился, двинулся бочком навстречу судам...

- Причаливать велит посол! - передали по ладьям.

Встревоженные купцы подвалили к шемаханцам, ждали, что будет, приготовив оружие.

- Ники-и-итин! Ря-а-а-бов! - крикнул с кормы струга Васька. - Зовет Хасан-бек!

Афанасий и Матвей выпрыгнули на берег. Они видели, как влез на струг татарин, а взявшиеся точно из-под земли еще двое татар уселись охранять коня.

- Беда, ребята! - шепнул купцам на палубе Васька. Али стоял возле каморки посла бледный, стиснув губы. Озабоченный Юсуф торопливо провел русских к Хасан-беку, встал у дверки, запустив пальцы в короткую бородку.

В каморке коптил светильник, сиротливо ютилась на краю ковра шахматная доска с попадавшими фигурками. Видно, ее резко отодвинули. Против Хасан-бека сидел на корточках давешний татарин в высокой шапке. Низкий лоб татарина рассекал багровый шрам. Плоское, с реденькими усами, угрястое лицо басурманина было бесстрастно.

Хасан-бек сделал знак рукой садиться, нагнулся в сторону татарина:

- Повтори все.... они знают язык.

Татарин приложил руку к сердцу, оскалил мелкие собачьи зубы:

- Да будет с твоими друзьями благословение аллаха, мудрый хан! Говорю ждет вас на Бузани султан Касым с тремя тысячами войска. Грабить будет, товары брать будет. Очень худой султан... Может, уже скоро на Бузани встречать будет.

Татарин опять приложил руку к сердцу, поклонился и умолк. Посол, морща лоб, покосился на русских.

- Откуда знаешь такое? - спросил Никитин.

Татарин повернулся к нему, в один миг ощупал цепким взглядом, прикрыл красноватые веки.

- Я бедный пастух, немного коней пасу, езжу, слушаю, вижу...

- Где твой табун?

- Зачем не веришь? Я добра тебе хочу. Коней на Итиль оставлял, купцам навстречу с братьями скакал...

Никитин переглянулся с Рябовым, оказал Юсуфу по-русски:

- Объясни послу - без татарина совещаться надо.

Хасан-бек, которому Юсуф быстро нашептал на ухо, кивнул.

- Ступай, подожди! - велел он татарину.

Пастух спокойно поднялся, сгибаясь, вылез из каморки. Юсуф тоже вышел и притворил дверцу.

- Опасная весть! - сказал Хасан-бек.

- Может, врет! - усомнился Рябов.

- Может быть, врет, а может быть, и нет! - возразил Никитин. Остерегаться-то надо...

- Он обещает провести караван ериками незаметно, - сказал посол. Говорит только - плыть надо ночью.

- Если уж плыть, так ясно - ночью! - ответил Никитин. - В темноте уйти легче. Только подвоха бы какого не случилось.

- Какого? - спросил Хасан-бек.

- А наведет, черт косоглазый, на своих нехристей! - в сердцах выругался Рябов и тут же смущенно закашлял. Посол-то ведь тоже был и нехристь и косоват. Хасан-бек пропустил брань мимо ушей, но догадка Рябова показалась ему вероятной.

- Да, и это возможно. Как же быть?

Помолчали.

- Так ли, сяк ли, - первый начал Никитин, - выпускать вестников нельзя. Возьмем на борты всех троих. Подарки посулим. Пусть подумают - верим. Но самим надо начеку быть. В худом разе - боем идти.

- Так, - согласился Рябов.

- У Меня одна пищаль!* - пожаловался посол. - Одна пищаль, и только пятеро стреляют из лука. Струг беззащитен.

______________ * Пищаль - древнее огнестрельное оружие.

- Ништо, - успокоил его Никитин. - Тут быстро решать надо. Сколь человек еще струг возьмет?

- Еще пять поместим.

- Добро. Вот что, Матвей, одну ладью бросать придется.

- Зачем?!

- Сам суди: на трех кораблях пойдем - силу распылим. А если вправду бой? Все потеряем. Да на двух и проскочить сподручнее, шуму меньше, неразберихи меньше...

- Жаль мне ладью.

- Ладно. Я свою оставлю. Товары возьмешь себе?

- Могу...

Хасан-бек вмешался:

- Великий шах заплатит за ладью, только сохраните струг, сохраните подарки вашего князя.

- Так и решили... Стало быть, на струге две пищали и восемь лучников да у тебя, Матвей, пищаль и луки... Думаю, пробьемся. Огненного боя у татар, может, нету.

- Дай бог!

- Да поможет аллах!

Позвали татарина, объявили: пусть ведет караван, получит подарки.

Плосколицый закивал, закланялся, потом забормотал:

- Я - бедный человек, братья - бедные люди. Все могут обидеть. Кому скажешь? Ай, плохо!

Догадались, что вестник торгуется, просит дать подарки сразу. Хасан-бек, распорядился выдать каждому татарину по однорядке и куску полотна.

Татарин оскалился:

- Ай, добрый хан! Хороший хан! Не бойся! Так проведем, как рыбка поплывешь. Прямо поплывешь!

И захихикал.

- Все трое с нами поплывете! - предупредил татарина Афанасий, пристально глядя ему в глаза.

Татарин не отвел взгляда.

- Якши! Трое так трое!

...Обеспокоенный известием, караван гудел. Еще недавно смеявшийся бронник смотрел растерянно и виновато.

- Сглазил! - прошипел ему Микешин, и никто не вступился за Илью. Может, повернем? До Сарая-то дошли...

- Я плыву! - твердо сказал Никитин. - Вы как хотите. Упрека на вас не будет.

Копылов ткнул ладью сапогом:

- Вместе шли доселе, вместе и дальше идти. Ништо. Дружба шкуры дороже.

Илья Козлов спросил Никитина:

- Может, кольчужки мои оденете?

В голосе его было столько сердечного недуга, что Афанасий смягчился:

- И то польза. Вынимай.

Бронник принялся хлопотливо разрывать веревки на своих тюках, даже левую ладонь ожег.

Вместе с москвичами перетащили товары в их ладью, уложили, укрепили. Тверская ладья, с которой содрали парус, вдруг осиротела, стала жалкой.

Все тверичи, кроме Микешина, после долгих колебаний залезшего к московским, перешли на струг, разместились кто где: и под палубой - в сыром, вонючем нутре корабля, и наверху, среди клеток.

Васька бродил по палубе, где сразу стало тесно, и просил:

- Вы, робя, осторожней с птицей!

Хасан-бек велел поворачивать. Торопливо, оглядываясь на Бузань, вернулись в Ахтубу, чтобы другим путем, ериками, проскользнуть мимо Астрахани.

Послу стало не до шахмат и сказок. Он тоже стоял наверху, беспокойно осматривал людей, берега.