Владимир Прибытков - Тверской гость

Народ был разный - и мусульмане и индусы. Крестьяне одинаково гнули спины, одинаково надрывались в труде, были почти одинаково бедны, но деревни их держались замкнуто, враждебно друг другу. В еде приходилось довольствоваться чем бог пошлет. У индусов - одни лепешки, так как мяса и молока они не потребляли, считали животную пищу греховной. Мусульмане мясо есть могли, но скота у них было мало, продавали они его нехотя и просили за лядащего барана, как за корову.

"Жадные" безобразили. Возле маленького индусского храма, встретившегося на третий день пути, изловили трех ручных священных павлинов, свернули им головы; на одном из привалов, увидев в реке крокодила, принялись, к ужасу сбежавшихся индусов, швырять в него камни, в деревнях гонялись за женщинами, убивали змей, лезли в чужие хижины, как в свои.

Индусы провожали караван взглядами, полными ненависти и презрения.

Никитин попытался усовестить Мустафу, но тот ничему не внял.

- Плевать я хотел на кафиров! - заносчиво заявил он.

В конце концов бесчинства "жадных" отлились им. В большой деревне, где однажды заночевали, два туркмена и один хорасанец умудрились убить корову. В деревне поднялась тревога. В дхарма-сала пришел деревенский брамин. Это был старый, седой индус с алым трезубцем бога Шивы на высоком смуглом челе, медлительный и сдержанный.

Он вежливо просил объяснить людям, что корова - животное священное, которое убивать нельзя.

"Жадные" выбранили брамина, плевали ему под ноги, а тушу освежевали и стали жарить.

Хасан тревожно посоветовал Никитину уйти к биринджарам. Те никогда не стояли в деревнях, а разбивали свои дырявые шатры где-нибудь поблизости, окружая лагерь фургонами. Никитин, видевший, что деревня гудит, как улей, согласился. Они перебрались к племени погонщиков, не очень дружелюбно, но все же пустившего их к себе.

Всю ночь просидели они возле одного из шатров, не рискнув забраться в этот грязный, кишевший паразитами приют.

Опасения были не напрасны. Утром из деревни прибежали Мустафа и еще несколько "жадных", заявили, что двое человек пропало: один из туркмен и хорасанец, убившие корову. Второй туркмен жив пока что.

- Надо разорить этих кафиров! - орал Мустафа.

Никитин не пожелал слушать разъяренных искателей наживы.

После этого случая "жадные" немного попритихли.

- Вы еще легко отделались, - сказал как-то Мустафе Хасан. - Вас всех бы могли перебить. У индусов это самый страшный грех - убить корову. Тут они беспощадны.

- Мы взялись бы за оружие! - окрысился гератец.

- Что пользы убеждать слабоумного! - вздохнул один из купцов, Ахмат. Вас не более пятидесяти, а кафиров сотни.

Гератец обиженно промолчал.

Никитин осторожно задел Ахмата:

- А все же считаешься с ними...

- Глупо испытывать терпение сильнейшего, - равнодушно ответил Ахмат. Мы не в Бидаре.

"А едешь-то ты, ходжа, как по чужой земле! - отметил про себя Никитин. - Не ты здесь хозяин!"

Дорожное происшествие еще более укрепило в нем интерес к индусам.

Как живут? Что делают? Во что веруют?

Удивляясь бедности встречавшихся деревень, он спрашивал Ахмада о земле, о налогах.

- Вся земля принадлежит султану, - объяснял попутчик. Страна поделена на восемь тарафов, а каждый тараф - на несколько иктов. Икты даются в пожизненное владение иктадарам - военачальникам тарафдара.

- Налоги-то кто собирает? Иктадар?

- Нет. Он дает на откуп богатым людям. Даже купцам. Те - другим, помельче. А кто помельче - совсем мелким.

- Зачем же так?

- Удобно. Никто не возится со сбором, кроме мелкого люда, а богатые получают свое все равно, будет урожай или нет.

Подумав, Никитин неуверенно сказал:

- Произволу больно много может выйти. Ведь ясно, если я плачу тебе динар, то мне хочется и себе что-то оставить. Стало быть, я на тех, кто ниже, жать буду... А мужику на кого жать? На землю? А коли недород?

- Великим визирем тебе, Юсуф, никогда не быть! Кто же печалится о благе земледельца? Да на какие же средства содержались бы армия, двор, чем жила бы торговля?! Аллах каждому уготовил свой путь. Крестьянин должен трудиться и платить налоги. Вот и все.

- Так, так... А подати одинаковые, что у мусульман, что у индусов?

- Одинаковые. Только индусы еще особый налог платят.

- За что?

- За то, что они индусы.

- А они виноваты в этом нешто?

- Странный вопрос! - оскорблено отозвался Ахмат. - Законы ислама освятили этот налог.

- М-да. А вот у нас на Руси есть Касимов город. Его наш великий князь татарам отдал. Мы русские, христиане, а они татары, мусульмане... С них, выходит, особо тоже брать надо?

- То мусульмане, а то кафиры.

- А у нас разницы нет.

- Не может быть! Что ж, берут с татар налог?

- В том-то и дело, что не берут.

- Ага! Ваш князь умнее тебя!

Ахмат торжествовал. Никитин поморщился.

- Да ты глянь, ведь обобран у вас народ до нитки! Я как приехал, все дивился - голых сколько! А теперь вижу: обнищали люди, даже прикрыться им нечем! Это хорошо?

Ахмат прищуривался:

- Забудь эти речи. До добра они не доведут.

- Нет, ничего. Я просто примечаю.

А дорога все длилась. Караван все дальше углублялся в страну. Начались плоскогорья Декана. Джунгли стали низкорослы, вместо рисовых полей и болотистых лощин потянулись каменистые просторы, ржавые холмы. Кустарники и деревья стояли голые: время дождей кончилось, и листва здесь облетела от жары.

Поселения жались к воде. Никитин поражался трудолюбию жителей, сооружавших на реках десятки плотин, устроивших сотни прудов, уступами тянувшихся друг за другом, прорывших тысячи каналов на свои клочкастые поля.

- Тут дождей мало выпадает! - пояснил Ахмат.

Да, воду здесь ценили... Надо же было выдалбливать в каменистом грунте такие колодцы, как в Декане! Была бы вода, не мучились бы, вгрызаясь в камень на добрый десяток саженей. И не крутили бы от зари до зари деревянные колеса-чпгири возле каналов, чтоб поднять влагу для пшеницы, бобов и кунжута. Скрип этих ручных колес и журчанье воды по желобам так и преследовали Никитина.

"А и не сладко же вам, братцы мои, живется! - раздумывал он, глядя на сложенные из плоских камней жилища местного люда. - Ох, не сладко! Поднаврал греческий филозов Кузьма Индикоплов, будто в золоте вы купаетесь. Крепко поднаврал!"

Проступали недоумение и тревога даже на лицах "жадных". Они не видели пока тех богатств, о которых грезило их воспаленное воображение.

- Есть другая Индия! - утешали их купцы. - Индия дворцов, алмазов и сапфиров! Индия жемчуга и рабынь! Все еще впереди. Идите, идите, правоверные!

Как-то караван натолкнулся на вымершую деревню. О ней говорили со страхом.

- Эта деревня прогневала богов! - с опаской передавали биринджары. - В ней убили обезьяну. Тогда пришло войско Ханумапа, царя обезьян, и опустошило все поля. Все опустошили. И привели тигров-людоедов и диких слонов... они и сейчас неподалеку бродят.