Л. Арбузов - Очерк истории Лифляндии, Эстляндии и Курляндии

Заводско-фабричная промышленность была еще мало развита и встречались лишь в крупных городах: в Риге существовали чугунно-литейные заводы (Вермана), фаянсовый и фарфоровый завод Кузнецова и табачные фабрики, изделия которых покупались не только в прибалтийской крае, но и в империи и даже на восточных рынках. В Митаве был завод белой жести, произведения которого далеко распространялись. Около Феллина были стеклянные заводы, на острове Даго, в Цинтенгофе близ Пернова, в Нарве суконные фабрики (Кренгольмская мануфактура), в Нарве также бумагопрядильни. Добывание цемента в Порткунде началось немного позднее. Для вызова за границу большое значение имел лес, как в бревнах, так и в досках, которые изготовлялись на многочисленных лесопильных заводах. До половины столетия паровые машины применялись в ограниченном количестве и соответственно сему ввоз каменного угля был незначителен.

Генерал-губернатором Лифляндии и Курляндии с 1812 г., а с 1819 г. и Эстляндии, и до 1829 г. был маркиз Паулуччи.

В 1830 г. появилась в первый раз азиатская холера, унесшая много жертв, так как врачи не знали, как с ней бороться, и в 1848 г. она еще раз с особою свирепостью посетила прибалтийский край; поздние эпидемии были значительно слабее. Холера свирепствовала и в деревнях, но более в городах, которые еще были окружены стенами (устраненными лишь около 1860 г.). Снабжение городов питьевой водою было весьма неудовлетворительное, кое-где, при особенно неблагоприятных условиях, даже прямо невозможное. С этим злом начали бороться. С 1885 г. обратили внимание на настоящую проказу (лепра), которая известна была в прибалтийском крае еще в средние века, и которую считали эндемической болезнью, встречавшейся лишь в некоторых местах. Теперь, после того как констатировали проказу и в других местах, вступили в энергетическую борьбу с этим врагом. Как уже в средние века, когда все города имели особые приюты для прокаженных, так и теперь строили особые лепрозории, куда обязательно собирали больных и подозрительных. Так как таким образом устранялась и устраняется возможность заражения, то вместе с тем открывается надежда на подавление этой страшной болезни, насколько это в силах человека.

Войны, которые Россия вела в XIX столетии после Отечественной, за исключением Крымской, когда балтийские гавани были блокированы, не касались непосредственно прибалтийского края. Поэтому мы о них не говорим. Обязанность пополнения армии лежала главным образом на крестьянском сословии. При рекрутских наборах крестьянские общины старались раньше всего сбыть дурные элементы. Но для многих, попадавших по жребию в солдаты, военная служба была тяжким бременем. Заместительство не допускалось: вынувший жребий и не освободившийся непременно должен был служить. Служба была продолжительна. Возвращавшийся после долгой военной службы на родину, был чужим человеком в своей деревне и содержание его ложилось тяжелым бременем на крестьянское общество. Эти отношения изменились к лучшему со времени введения всеобщей воинской повинности (1874 г.).

Строгие законы против дуэлей назначали как наказание, зачисление виновных простыми рядовыми в какой-нибудь полк, вследствие чего и молодые люди не крестьянского происхождения знакомились с прелестями военной службы. В лучшем случае такие рекруты отправлялись на Кавказ, где происходила борьба с горцами, не лишенная известной романтической привлекательности.

На офицерских местах (и на высших) уроженцы прибалтийского края встречались в большом числе. В случае войны отсюда выходило много добровольцев, особенно из дворянства, имевшего лучшие шансы. Это делалось не потому, что только в военное время пробуждался патриотизм, а потому, что в это время обязанности перед отечеством требовали особого выражения. Местные жители были всегда верные патриоты, чувство которых только потому для посторонних было мало заметно, что оно не любило шумных проявлений. В последний раз такие добровольцы выступили в Крымской кампании; из них некоторые возвратились награжденные Георгиевским крестом, другие пали на поле чести за царя и отечество.

О Геррнгутеровском движении в XVIII столетии уже была речи (см. выше стр. 230). В некоторой связи с ним находилось движение, возбужденное баронессой Юлианой фон Криденер, рожденной фон Фитинггофь, дочерью вышеупомянутого покровителя театра, бывшей раньше великосветской барыней. Имея доступ ко двору она старалась даже подчинить своему влиянию императора Александра I, в особенности убедить его сделаться творцом всеобщего мира. Деятельность ее в прибалтийском крае и движение, вызванное ей, приняли болезненный характер. Распоряжения правительства от 1817, 1826, 1834, 1839 гг. деятельности геррнегутеров указаны точные рамки; в кружки, собиравшиеся для слушания проповедей и толкований геррунгутров вошли преимущественно крестьяне как в деревнях, так и в городах. Религиозная восприимчивость, наблюдавшаяся главным образом среди туземного населения имела впрочем печальные последствия.

Голодные годы (1839-1841) и возбуждавшиеся в это время, неисполнимые надежды побудили многих, более всего в северной Лифляндии перейти в православную церковь. Они не знали и не хотели тому верить, что обратный переход в лютеранство законом был запрещен и должен был повлечь за собой наказание. Движение тогда успокоилось, но несколько времени спустя, когда сделаны были попытки обратного перехода в лютеранство перешедшее в православие и в пасторы, принимавшие их пострадали, ибо свобода совести не существовала.

Эти явления глубоко огорчали истинных патриотов. Недовольство охватило всех, тем более, что заседавшая в сороковых годах, так наз. Штакельберг-Ханыковская комиссия смотрела на дела с узко бюрократической точки зрения. Она считала как раз основания исторически сложившегося порядка местной жизни пережитками старины, препятствиями прогресса и возможным их удалить как изношенное платье. Молодые чиновники, в том числе Юрий Самарин, прикомандированные к этой комиссии для того, чтобы для нее исполнить подготовительные работы, лишь поверхностно изучали оппозиционного и враждебного настроения и люди совершенно безобидные делались подозрительными. Когда студенты в Дерпте устроили овации некоторым особенно любимым профессорам, то их действия получили совсем неправильное освещение. Причастные к ним — Ф.Г. фон Бунге, Виктор Ген, Ферд. Вальтер, позднее епископ — подверглись преследованию как государственные преступники (они получили позднее без содействия с их стороны полное оправдание).

Затем гонения обрушились на университет. Число студентов ограничено на 400; но скоро для медицинского и богословского факультетов сделаны расширения, ввиду настоятельных требований жизни; философский факультет в 1850 г. разделен на историко-филологический и физико-математический. Когда университет в 1852 г. справлял юбилей по случаю исполнения первого полустолетия его существования, то смутное время миновало, и будущее, по-видимому, обещало много хорошего.