Владлен Сироткин - Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны

Один из близких к будущим декабристским кругам братьев Тургеневых – Александр Иванович, – записал в декабре 1806 г. в своем «дневнике» «Мне кажется все, что Бонапарте придет в Россию; я воображаю санкюлотов, скачущих и бегающих по длинным улицам московским…»

Запаниковали и некоторые крупные царские сановники, в частности, граф Ф. В. Ростопчин, написавший царю тревожное письмо о «подрывной деятельности» французов, постоянно проживающих в России.

Александр I не отмахнулся от «сигнала», а ответил 2/14 января 1807 г. графу не менее озабоченным письмом: «Я желаю, чтобы вы яснее представили мне, в чем состоят те нелепые разглашения, своевольство, презрение к министерству и неуважение законов, которые, по словам вашим, погашают преданность и любовь ко мне народа. Опасения ваши о толках мнимой вольности… были уже предусмотрены, и принимаются, сколь возможно, такие меры, которые предупредить могут вредные оных действия. Я желал бы только знать, какой повод имели вы к заключению о внушениях слухам о вольности, которые делаются здешними французами и заставляют ожидать их Бонапарте».

«Опасения о толках мнимой вольности» в России будут волновать историков последующие два века. Во Франции некоторое распространение получила концепция полковника Ж. Шабанье (1963 г.) о том, что стратегическая ошибка Наполеона в России в 1812 г. – это отказ отменить крепостное право, особенно, в Прибалтике. (Кстати, в 1817–1819 гг. эту «ошибку» исправит Александр I – он отменит в Латвии и Эстонии крепостное право).

Схожие идеи еще раньше (в 1940 г.) и позднее (в 1976 г.) высказывал литовский историк Б. И. Дундулис, однако подавляющее большинство исследователей в СССР считало все эти пропагандистские наполеоновские листовки 1806–1807 и 1812 г. лишь действительно «слухами о вольности» и «антикрепостническими диверсиями», разделяя категорическую оценку акад. Е. В. Тарле (1938 г.): Наполеон «ни в малейшей степени не помышлял об освобождении крестьян от крепостной неволи».

В 1981 г. я осторожно попытался уточнить категорическую оценку своего студенческого преподавателя в МГИМО (Е. В. Тарле) относительно «антикрепостнических диверсий» Наполеона, ссылаясь на только что вышедшую в издательстве МГУ работу своей «подшефной» аспирантки Елены Федосовой (по просьбе ее научного руководителя проф. А. В. Адо я консультировал ее по теме кандидатской диссертации, которую затем она выпустила отдельной книгой).

Е. И. Федосова, в частности, отметила, что забрасываемые во время русско-французской войны 1806–1807 гг. в ближнее приграничье – в Литву, Белоруссию, на Украину – листовки «ведомства Фуше» действительно отражали реалии политики Наполеона в Пруссии (отмену крепостного права в 1806 г.) и Польше (юридическую отмену крепостного права, зафиксированную в конституции герцогства Варшавского в июле 1807 г.; введение в нем в мае 1808 г. буржуазного гражданского «кодекса Наполеона»).

Помнится, в своей статье я даже привел письмо Наполеона от 5 августа 1812 г. пасынку Евгению Богарнэ в ответ на его донесение о бунте русских крепостных против их помещика: «Прошу сообщить детальные сведения об этом [бунте] и ваше мнение, какого рода декрет или прокламацию можно было бы издать, чтобы возбудить восстание крестьян в России и привлечь их на нашу сторону», т. к. это «очень выгодно для нас».

И хотя в духе тех «застойных времен» я прикрылся цитатой из популярной книжки французского историка-коммуниста Эмиля Терсена «Наполеон» (толки о мнимой вольности в России не более, чем «средство попугать помещиков», чтобы «они побыстрее заставили царя подписать мир, нежели программа реальной политики»), все же не только оставил в тексте статьи письмо Наполеона о возбуждении восстания крестьян в России, но и усилил его фразой – «схожие декларации Наполеона встречаются в воспоминаниях французских мемуаристов».

Помнится, наши с Е. И. Федосовой намеки на «прогрессивность» Наполеона в 1806–1807 и в 1812 г. вызвали в то время скептические ухмылки коллег (Н. И. Казакова, А. Г. Тартаковского, Б. С. Абалихина и др.).

Прошло 20 лет, и нашу с Е. И. Федосовой эстафету подхватил доцент Самарского госпедуниверситета Андрей Иванович Попов. В небольшой, но очень емкой статье «Наполеон и крепостное право в России в 1812 году», написанной на основе его выступления в Бородинском военно-историческом музее-заповеднике в сентябре 2000 г., А. И. Попов расставил, наконец, точки над i.

Автор значительно расширил источниковую базу «прогрессивности» взглядов Наполеона на отмену крепостного права в России в 1812 г. Свидетелями теоретической готовности французского императора отменить «неволю» русских крестьян выступает уже не только его пасынок Евгений Богарнэ (при этом автор приводит и ответ пасынка отчиму от 8 августа 1812 г., где принц Евгений настойчиво рекомендует подбивать к бунту не крестьян, а мещан городов Белоруссии, чтобы вызвать «еще одну революцию в буржуазии в пользу французской армии»), но и Ф. Сегюр и А. Коленкур, а также генералы и офицеры «Великой армии», обычно остававшиеся за скобками исследований советских авторов о партизанском движении в 1812 г. – губернаторы оккупированных губерний А.-Ф. Шарпатье и Ф. Пуже, полевые генералы «Великой армии» А. ван Дедем ван де Гельдер, Ж.-Д. Компан, капитан М. де Бодю и другие.

Благодаря этим новым для русскоязычных публикаций источникам на французском и немецком языках, а также отечественным архивным и рукописным документам, А. И. Попов проследил социальный эффект от одной из прокламаций о воле, изданной в оккупированной Витебской губернии. Эффект оказался прямо противоположным ожидаемой радости от дарованной Наполеоном свободе: «Она (прокламация) вызвала только со стороны некоторых из этих варваров небольшое число зверских выступлений (убивали помещиков. – Авт .), способных вызвать стыд у человека (Наполеона. – Авт.), который предпринял эту попытку революционной пропаганды» (капитан де Бодю).

Автор уже не стесняется (как некогда Е. В. Тарле и я, как его ученик) говорить о «неудобных» страницах войны 1812 года – коллаборационизме местных жителей на оккупированных территориях даже «коренной России» – в Смоленской, Калужской и Московской губерниях. В Волоколамском уезде, например, крестьяне, «обольщенные вредными внушениями неприятеля, вышли из повиновения своим помещикам, приказчикам и старостам… Бунтуя, крестьяне говорили, что отныне они принадлежат французам, поэтому повиноваться будут им, а не русским властям». Один из очевидцев такого коллаборационизма доносил Александру I, что в Смоленской губернии некоторые его подданные «способствовали неприятелю в отыскании фуража и сокрытых имуществ, а другие, сообщась с ним, попускались даже на грабительство господских домов».