Александр Витковский - Военные тайны Лубянки

— Вон отсюда! Мне приказали поджечь музей!

Все оцепенели. Минуту длилось молчание, потом заговорили все разом:

— Не надо! Остановитесь! «Домик Лермонтова» нельзя уничтожить… Это памятник великому русскому поэту, общенародная ценность…

Полицай был непреклонен.

— Потому и уничтожим, что ценность… Чтобы никому не досталась… Я жить хочу! Я головой отвечаю! Велели поджечь, вот и подожгу!

Здесь вмешался Олег:

— Кто дал распоряжение?

То ли полицейская повязка на рукаве Попова, то ли его решительный тон сбили спесь и пьяный угар непрошеного гостя, но он назвал фамилию какого-то немецкого офицера.

— Идиот! — продолжал Попов. — Видишь, гестаповский грузовик стоит?

Действительно, на улице, недалеко от ворот стоял немецкий автофургон. Ездившие на нем саперы взрывали перед отступлением жизненно важные объекты города.

— Гестаповцы еще утром все здесь заминировали и приказали мне никого не пускать, — наседал Олег. — Или тебе хочется свои кишки по ветру пустить? Давай, начинай…

После этих слов поджигатель будто совсем протрезвел.

— Идем в комиссариат, там разберемся, — процедил он сквозь зубы и передернул затвор своей винтовки. — Будешь у меня заложником.

Они пошли. В эту критическую минуту жена не оставила Олега и побежала вслед за ними.

Подойдя к управе, конвоир скомандовал:

— Идите по коридору направо и оба ждите меня там. Я сейчас…

То ли с животом полицая приперло, то ли выпитое вино дало о себе знать, только он, оставив Ирину и Олега, затрусил в сторону туалета. Войдя в дом, пленники увидели прямо перед собой в конце коридора выход во двор. Они быстро выскочили из дома, пробежали на соседнюю улицу, перемахнули через забор, и поминай как звали.

А уже на следующий день в город вступили советские войска.

13 января прибывший в Пятигорск вместе с передовыми частями писатель Виталий Закруткин пришел в музей и оставил в книге отзывов памятную запись: «Об этом священном для всех нас месте — домике, где жил поэт, мы думали в горах, там, где наши товарищи сражались с немцами. И мы счастливы, что полки Красной Армии освободили Пятигорск. Мы счастливы, что «Домик Лермонтова» сохранили».

Но что же произошло со спасителем музея — бывшим полицаем Поповым?

Не чувствуя за собой никакой вины, Олег и бежать-то никуда не собирался. И все же мудрые люди, пережившие лихолетье конца тридцатых годов, посоветовали на время спрятаться. Ведь вслед за передовыми частями Красной Армии придут сотрудники НКВД, которые в условиях военного времени не сильно будут разбираться, кто и что спасал. Служил в полиции — значит предатель. А посему и разговор короткий…

Выход предложила сотрудница музея М. Николаева. Она укрыла Попова тут же, в подвале дома Чилаева.

Прошло несколько дней. Попова никто не искал, и он вернулся домой. Первое желание — попасть в армию и на фронт, бить ненавистных фашистов. Ведь там, на передовой, в одном из подразделений прославленных «Катюш» воевал его брат. Но снова, как и в первый раз, его не взяли из-за плохого зрения. Что делать? Как и где прокормить себя и семью?

Приют он нашел в селе Благодарном, где устроился бухгалтером в зерносовхозе № 12. Вскоре к нему перебралась и жена Ирина.

Окончилась война. Олег стал работать учителем, затем завучем в совхозной школе. Однажды отправил в «Учительскую газету» статью о своей работе. Ее опубликовали, а вскоре было получено предложение из Академии педагогических наук полнее рассказать об учительском опыте. Завязалась переписка, и в марте 1947 года из Москвы пришло письмо с предложением зачислить Олега внештатным научным сотрудником Академии. Но радости хватило лишь на несколько часов. В тот же день Попова арестовали.

Причин ареста оказалось несколько. В стране опять начались поиски «врагов народа», а в совхозе появились антисоветские листовки с рифмованными строчками. Естественно, что авторство приписали Попову. Все-таки здесь он был чужак, к тому же многие знали, что он пишет стихи. Когда на допрос в качестве свидетеля вызвали жену и, показав листовку, спросили, мог ли Олег сочинить такие стихи, Ирина ответила дерзко и прямо: «Нет, он написал бы лучше».

Следствие тянулось 8 месяцев. Обвинение в авторстве листовок отпало. Зато выяснилась настоящая причина ареста — конфликт школьного коллектива с районным прокурором, чьи распоряжения учителя отказались выполнять. Припомнили Попову и службу в полиции.

На суде Олега почти не слушали. Грубо оборвали свидетельские показания О. Кравченко, которая пыталась рассказать о том, как Попов спасал жизнь людям в оккупированном Пятигорске. Приговор был беспощаден — 20 лет исправительно-трудовых лагерей. Он поразил даже следователя, рассчитывавшего на срок 5–6 лет — не больше. Затем — долгая дорога в столыпинском вагоне по заснеженной России на Воркуту.

Кажется, лагерь и каторжный труд в шахте уничтожил мечту, веру, любовь. Словно тростинку сломила разлука и Ирину. Потеряв надежду иметь детей, так понятную каждой любящей женщине, она уехала в Измаил, вышла замуж, родила дочь. Но жизнь в новой семье не сложилась, и она снова вернулась в Пятигорск. Олег не осуждал ее, прекрасно понимая, что у них нет общего будущего. Потом они долго переписывались, рассказывая друг другу о своей жизни.

Когда в Воркуте стали создавать школы для заключенных, Попова перевели на учительскую работу. Помогла этому инструктор учебного отдела Воркутлага Тамара Ярошевич. «Я встретил здесь человека, с которым мы очень скоро стали настоящими друзьями», — писал Попов своей бывшей жене. Именно Тамара Борисовна разыскала и собрала все необходимые для реабилитации документы. Для этого пришлось даже съездить в Пятигорск и встретиться с очевидцами событий военных лет.

Освободили Олега Пантелеймоновича Попова через 9 лет, в 1956 году, в связи со снятием судимости. Окончились лагерные муки, тьма, пустота и насилие. Он снова вернулся к прежней жизни.