Елена Проклова - В роли себя самой

Историю замужества я рассказала, теперь, естественно, на очереди история развода. Виталик был, как я уже сказала, очень семейным. Он ревновал меня к театру, к ролям. Запрещал мне поцеловаться на сцене, а я играла в спектакле "Валентин и Валентина". Это уже вконец меня подрубило. Был поставлен ультиматум:

- Или я, или театр!

- Театр!

Одним словом все отрезала, взяла ребенка - и уехала.

Виталий хотел много детей, хотел жить в семье. Мы и старались так жить: я готовила, стирала, мы друг друга ждали и встречали после лекций, практики, работы. Мне нравилось это. Но нравилось "от сих - до сих", до необходимости жертвовать работой. И если я вышла замуж, мягко говоря, ненормальным образом, то ребенка родила еще того ненормальней. Я в те годы совсем не стремилась иметь детей, будь моя воля - уж с этим-то я бы не торопилась. Но оказалось, что проще родить, чем каждый день воевать и объяснять снова и снова, почему я не хочу пока заводить детей.

Дочка знает и не обижается, что с ней получилось у меня вот что:

- Ты мне так надоел, так надоел... Ох, ну - на тебе! На тебе ребенка, только отстань от меня!

Другое дело, что в итоге все это неважно: почему родила, как там все было до того. Важно, что свое дитя нельзя не любить, нельзя не обожать, когда уже родишь. Но это все - потом. А я, не дождавшись трех дней до того, как мне исполнилось девятнадцать, двадцать девятого августа стала мамой своего первого ребенка - дочки Ариши.

От людей я часто слышу:

- Ох, вернуть бы мне мои шестнадцать, семнадцать лет!

И, слыша, добавляю про себя:

- А мне - нет, упаси Господи!

Зато продлить бы сегодняшнее состояние с его чувством равновесия, когда я полностью отвечаю за себя, могу все объяснить и сознательно отвечать за каждый шаг. А там, в молодости, было море страстей, которые мной руководили. Не я ими, увы! Я была бумажкой на ветру, неслась и не поспевала за не зависящим от меня космосом страстей. За которые я не отвечала, в смысле как бы некоторой возрастной невменяемости - многим, как мне кажется, известной по собственному опыту,- но за которые тут же, как правило, расплачивалась.

Если вспоминать подробно, постепенно, по эпизодам, то все это получится совсем не так интересно, как кажется некоторым. Для меня важней сказать, что я не знала, что мной руководит, что меня толкает на какие-то поступки, слова, взаимоотношения. Я не задумывалась. Теперь же мне приходит в голову мысль о том, что не у каждой ли женщины в промежуток восемнадцати - тридцати лет наступает период такой... первобытный. Когда женщина узнает, что значит для нее самой ее тело. В этот период у меня было несколько встреч-жизней, которые я прожила, как бы прожив с этим человеком целую жизнь. А вот романов - не было. Роман - другое, это из области времяпрепровождения. Такого со мной никогда не случалось, и такой стиль взаимоотношений я не признаю. Как не понимаю измен, с обеих сторон - с мужской и женской. Не понимаю измен "просто физиологических", не понимаю измен, приводящих к так называемым "романам" или являющихся их частью.

Очень хочу, чтобы меня поняли. Чтобы мне удалось пройти со своей мыслью между Сциллой и Харибдой - между пошлостью и ханжеством, которым чужда настоящая серьезность в отношении к чему-либо. А я говорю с вами, мои зрители, а теперь и читатели, о серьезных вещах. Романы, гм... Вроде бы это самая естественная для женщины возможность выплеснуть себя, показать себя личностью, неповторимой, единственной. Возможность самовыразиться - вот что. Я все скажу о романах, говоря о самовыражении.

Каждый человек изначально талантлив. Есть внутри каждого такая капсула, как бы "послание потомкам, в двадцать первый век". Но где именно эта капсула в каждом отдельном случае, и каково ее содержание - тайна сия велика есть. Тут уже воля случая, элемент везения: будет ли капсула найдена, вскрыта, и окажется ли правильно истолкована находящаяся в ней записка или ничего этого не произойдет.

Мне безусловно повезло - такая судьба. Я свое "послание" прочитала рано и получила возможность самовыражения, уготованную именно мне. От этого получилась именно та, а не иная жизнь, с событиями, с яркими проявлениями, и внутренними, и направленными наружу.

А ведь часто профессия обрекает человека на очень тяжкий способ существования: встал утром, стиснул зубы - и на восемь часов подверг себя заключению и пытке исключительно ради хлеба насущного. Это беда.

Моя же профессия не заковывает, не требует отказа от себя,- наоборот. Все, что извне пришло и на моем "я" отразилось, поцарапало его или согрело,- все это может быть мной отражено обратно так же, как луч от зеркала. Угол падения равен углу отражения. И душа не заперта насильственно, не должна служить "радиационным могильником": вот Нечто пришло, произвело внутренний эффект - и ушло, потому что есть возможность уйти. Возможность "посылать сигналы обратно", возможность самовыявления и самовыражения - счастливая возможность.

Есть только одно "но". О его существовании узнаёшь с годами. До поры до времени ты живешь в процессе самовыражения, как будто иначе и быть не может. Но сам-то, получается, действуешь на других, чаще всего не спрашивая их мнения. Я - артист, вы - публика, каждый занял свое место по разные стороны рампы. И вот, я самовыражаюсь, а вы...

Нужен ли я? То ли говорю, за чем вы пришли? Стараюсь-то я честно, на совесть. Как актер вхожу в роль, как писатель развиваю мысль, как скульптор воздвигаю монумент. Но мой монумент, может быть, вашего взора не радует, свет вам застит. А я вот, данной мне властью - от искусства ли, от государства ли - воткнул тут свое сооружение, восхищайтесь! Ешьте у меня с руки! Уж я уж, для вас уж, сам попить-поесть забывал, ночей не спал...

А "неблагодарная" публика вдруг:

- Пардон, несъедобно.

Или публика вдруг оказывается благодарной:

- Очень вкусно, спасибо.

А на самом деле, хоть и кажется "вкусно", но лучше бы этого не есть. Чтобы не потянулась в бесконечность дурная цепочка, где первое звено, первопричина - фальшивая роль, рассказ, скульптура, а следствие фальсификация чужого духовного мира, и еще одна, следующая фальсификация и т. д.

Не столь страшно искусство коммерческое - в нем читатели и зрители уже научились распознавать денежный дух и берут от такого искусства ни много ни мало. Берут ровно столько, за сколько "уплочено".

Много страшнее, когда перед сторонними взорами доступно разворачивается искусство "еретическое". Не ради денег творимое, но ради страсти самовыражения. Может роман графомана быть захватывающим? Увы, может. Может роль быть сыграна "от лукавого" и соблазнить? Тоже - увы!

Глубоко копаю, да? Лишнее "наворачиваю", пугаю, а вам не страшно. Нет, я не пугаю... Просто ищу рациональное зерно, и не я первая. Вспомните "русских мальчиков" Федора Михайловича Достоевского. Вспомните, какие разговоры вели Онегин с Ленским: