Жозеф де Местр - Религия и нравы русских

Обратились к генералу ордена Фаддею Брзозовскому [40], который решил посоветоваться с Римом. Ожидая решения, русские почли это дело улаженным, и Филарет [41]решил узнать, кто именно из отцов иезуитов будет преподавать, и книгой какого автора он собирается пользоваться. Генерал ответил, что если все это действительно свершится, то преподавателем богословия назначат о. Ж.-Л. Розавена, который возьмет за основу теологию Сарданья и не станет касаться ни проблемы исхождения Святого Духа, ни чистилища, ни первенства римского епископа. В ту пору о. Розавен преподавал логику (что во Франции называют философией) в петербургском дворянском пансионе, и его учениками были почти одни только русские. Когда он перешел к преподаванию этики и рассуждениям о том, какое поклонение надо воздавать Богу, он доказал, что католическая религия является единственно истинной, а в качестве человека, выступающего против этого утверждения, он представил одного мусульманина, который от своего имени приводил аргументы деистов, схизматиков и еретиков, направленные против католической религии. В назидание этому бедному мусульманину он разбил все их доводы. То же самое о. Розавен сделал бы и по отношению к протестантам, но ни в коем случае не затрагивая три спорных положения. О. Филарет, который не заглядывал так далеко, очень хвалил деликатность о. Розавена в преподавании логики и ожидал, что так же дела будут обстоять и в преподавании богословия. Тем не менее он пожелал посмотреть книгу Сарданья и в этой связи генерал ордена предоставил ему экземпляр книги.

Впрочем, замысел, связанный с преподаванием о. Розавена, не осуществился, и лютеранин-мирянин снова стал возглавлять кафедру богословия в семинарии Александро-Невской лавры.

Тем не менее вскоре стало ясно, что такое положение никуда не годится, и на о. Филарета оказали такое воздействие, что он, в конце концов, согласился взять на себя это преподавание. Как он справлялся без соответствующих курсов логики и теологии? Очень плохо [42], но русские не сознавались в этом. Тем не менее они очень хорошо видели, что надо что-то менять в обучении духовенства. Из тех, кто собирался стать попами или представителями белого духовенства, они отказались делать что-либо хоть в какой-то мере подходящее и ограничились образованием молодых монахов.

Граф де Местр предрекал, что если однажды русское духовенство начнет учиться, оно превратится в философов, что, собственно, и стало сбываться в среде монахов стараниями князя Александра Голицына. Он хотел, чтобы они играли определенную роль в литературном мире, и заставлял их учить не греческий или еврейский, которые почти никто из русских священников не знает, а современные языки, математику и все разделы физики, и вот из таких людей и станут поставлять высшее духовенство и епископов, которые будут знать немного обо всем, кроме Священного Писания, логики и теологии. В таком состоянии монахи находились уже в 1826 г., о чем мне говорил граф Александр Толстой [43], человек вполне здравомыслящий, учившийся в нашей коллегии в Санкт-Петербурге. Он смеялся над неразумием добрых и благочестивых русских, которые вообразили, что их монахи, пусть даже и приобретшие некоторый лоск, смогут соперничать в науке с каким бы то ни было иным христианским духовенством, будь то католическое или протестантское.

Итак, нет ничего удивительного в том, что императрица Екатерина потерпела неудачу, когда пожелала сделать своих священников людьми образованными.

He стоит слишком удивляться, узнав, что русские не сильно уважают своих священников.

В 1806 г. в Полоцке господин де Кристин рассказывал мне о том, как граф Марков [44]обходится со своими батюшками и как он причащается.

Хотя русское дворянство не соблюдает многочисленных постов, установленных в их Церкви, тем не менее в течение трех дней, предшествующих исповеди и причащению, дворяне постятся, и в дом два раза в день приходит священник, чтобы совместно читать принятые в таком случае молитвы. Однако некоторые благочестивые русские совершают эти молитвы в церкви.

Священник приходил в понедельник на Страстной неделе, а также в последующие дни, но так как священников никогда не принимают в салонах (кроме протопопов и монахов), он оставался в прихожей с прислугой, потому что граф еще не пришел из часовни. Хозяева не вышли на совершение молитв, и на протяжении двух часов батюшка попеременно молился, пил водку и болтал с прислугой, а потом ушел.

Наконец наступает вечер среды, время исповеди. У графа собрались гости, до двух часов играли в карты, а потом дворецкий объявил, что господин зовет к ужину (потому что граф никогда не был женат). Кончили играть, граф подал руку какой-то даме и, когда они через переднюю шли в столовую, он сказал ей: «Прошу прощения, мадам, но мне надо сказать два слова его преподобию». Они останавливаются, граф достает из бумажника двадцать пять рублей (в ту пору это составляло пятьдесят франков) и, протягивая их священнику, громко говорит: «Ваше преподобие, это за мои грехи, как в прошлом году». Поп взял деньги и начал читать формулу отпущения грехов, а когда закончил, граф уже снова держал даму под руку [45].

На следующий день все отправились в церковь и там причастились, граф первым. Такой удобный подход — вполне обычное дело в России [46].

Адмирал Кутузов [47]был суровым человеком. В его дворце была часовня и русский священник при ней. Один из наших пансионеров, граф Войнович, сын черноморского адмирала, сказал мне, что в Пасхальную ночь он находился в гостиной, где собралась вся семья Кутузова, ожидая полуночи, чтобы идти в часовню. Пробило полночь, но священник не появился.

— Отыщите его, — сказал адмирал.

Отправились на поиски, но нигде не обнаружили.

— Сейчас мы быстро его найдем, — сказал Кутузов. — Пойдите в кабак, наверняка он пьет там с дворниками.

Так и оказалось. Священника привели.

— Отведите его на конюшню, — сказал адмирал. — Пусть получит двадцать пять ударов кнутом и тотчас начинает службу.

Вот так русские уважают свое духовенство. Когда Суворов в 1799 г. переходил через Альпы, в Павии, что в Ломбардии, находился госпиталь русских солдат, хотя гарнизон был австрийским. Однажды русскому капеллану при госпитале понадобилось о чем-то поговорить с немецким генералом, в ведении которого этот госпиталь находился. Священника ввели в большой зал на первом этаже и попросили там подождать генерала. Служанка, очень захотевшая посмотреть, как выглядит русский священник, спряталась за стеклянной дверью и оттуда стала его разглядывать. Оставшись в зале, священник подошел к камину, на котором стояли два серебряных подсвечника, снял их оттуда и спрятал в широкие рукава своей рясы. Вскоре пришел генерал, выслушал священника и уладил его дело. Священник стал медленно спускаться по лестнице, но служанка оповестила генерала о том, куда подевались подсвечники. Генерал вышел на балкон, находившийся прямо над воротами, через которые должен был проходить священник, велел стоявшему там часовому арестовать его и препроводить обратно в сопровождении четырех солдат. Поп вернулся, его обыскали, подсвечники изъяли, а генерал написал записку начальнику госпиталя, в которой сообщил о произошедшем. Затем он приказал солдатам отвести священника в госпиталь. Прочитав записку, начальник госпиталя сказал: «Принесите скамью и дайте его преподобию двадцать пять ударов кнутом».