Николай Богомолов - Вокруг «Серебряного века»

Однако сперва необходимо сказать несколько слов о том, кто такой Иваск и почему в конце 1950-х годов он решил создать своеобразный звуковой и текстовой архив по истории акмеизма.

Родившись в Москве и прожив там 13 лет, он вместе с родителями, выходцами из Эстонии, оказался в Ревеле, т. е. на обочине литературной жизни русской диаспоры [996], и лишь очень редко попадал в другие страны (так, в конце 1930-х годов он был в Париже). В годы войны он служил в войсках СС, что потом приходилось тщательно скрывать [997], после ее окончания оказался в лагере ди-пи [998], а в 1949 году смог перебраться в США и лишь в 1958-м впервые вновь оказался в Европе. Как видим, жизненная судьба отделяла его от основных культурных центров русской эмиграции, и с большей частью ее деятелей он был знаком лишь по переписке. Однако визит летом 1958 года, судя по всему, вдохновил Иваска, и он задумал собрать свод воспоминаний последних живых парижских (преимущественно) свидетелей существования акмеизма.

4 июля 1959 года из Парижа Г. Адамович отправил ему письмо:

Ваш проект „изучения акмеизма“ крайне оригинален и может в дальнейшем послужить образцом для такого рода работ. Меня лично он очень заинтересовал. В самом деле, никакие исторические исследования, даже самые тщательные, не заменят живого рассказа и воспоминаний современников, которые в разговоре или ответах на вопросы восстановят „воздух“ эпохи, то неуловимое, что, в сущности, было самым важным. Конечно, надо бы хорошо обдумать, как Ваш план реализовать, чтобы он действительно оказался плодотворным. Но мысль Ваша замечательна, и было бы жаль, если бы она осталась только проектом. Надеюсь, Вам удастся ее осуществить и со своей стороны готов быть Вам во всем полезен» [999].

Из сопроводительной записки становится ясно, что это письмо Адамович писал для неких официальных инстанций, которые могли выдать Иваску деньги для поездки в Европу. Помимо Адамовича, рекомендацию Иваску как исследователю дал также С. К. Маковский (Box 10. Folder 8).

Некоторое время спустя, 31 июля, в письме из Ниццы Адамович, однако, уже для самого Иваска писал:

«У меня сомнения в Вашем проекте, т. е. не в нем самом, а в его финансовой реализации. Кроме Одоевцевой и Маковского, никого из „свидетелей“ больше нет. Свидетели это притом плохие: Одоевцева поздно приобщилась к Цеху и акмеизму, да и всегда была птицей. Маковский, несмотря на „Аполлон“, был в стороне и, в сущности, on ne le prenait jamais au serieux. Он в старости стал менее глуп, чем был тогда, и даже стихи стал писать все-таки лучше. Злобин ни малейшего отношения не имел. Что написано об акмеизме? Многое, и ничего такого, что надо бы выделить. Какие-то мелочи, взгляд и нечто. Кстати, видели Вы недавние воспоминания Всев. Рождественского в „Звезде“? Его презирал Гумилев, но он был близок к позднему акмеизму. Воспоминания не без подлости: будто он и тогда понимал, что это буржуазная накипь. А не понимал он ничего и, говоря с Гумилевым, потел и краснел от почтительности» [1000].

Однако было уже поздно. Еще 11 июля 1959 года Иваск, находившийся в постоянной переписке с Г. П. Струве, сообщал ему:

«Сейчас собираю материалы об акмеизме. Что писали об этом в эмиграции? А главное, что писали — в СССР? В сов<���етской> акад<���емической> ист<���ории> русск<���ой> лит<���ерату>ры нашел только три страницы, посвященных акмеизму. Были ли др<���угие> работы? Буду признателен за справку. <���…> Кто в эмиграции имел отношение к акмеизму — имею в виду оставшихся в живых? Маковский, Адамович, Одоевцева. Кто еще? Был ли Злобин в Цехе?» [1001]

Адамович пытался несколько умерить энтузиазм Иваска и в письме от 17 апреля 1960 года:

«Программа обширная — по ней и о ней можно говорить без конца. Ваш план о собрании парижских поэтов — не понимаю, и, признаюсь, не одобряю. Кроме позора и чепухи, ничего не выйдет. Все перессорились, все выдохлись, или почти — не стоит для этого добиваться магнетофонного <���так!> бессмертия. Во всяком случае, я от председательствования отказываюсь. Да и вообще, раз об акмеизме, не лучше ли ограничиться прошлым, историей? <���…> Вообще, дорогой друг Юрий Павлович, я несколько опасаюсь Вашего энтузиазма и доверия. Например, — что Вы знаете о редакц<���ионной> работе в „Аполлоне“? Знаю, что редактора все сотрудники считали дураком. Насчет этого мог бы кое-что рассказать. А Маковский будет врать, что он всем руководил и даже „открыл“ Анненского. Одоевцева тоже будет врать: о том, какие тайны ей поверял Гумилев. И так далее… Бог в помощь, но „надежды славы и добра“ у меня мало. Не забудьте Артура Лурье: для всего, касающегося Ахматовой, это — лучший источник. И едва ли будет врать. Терапиано об акмеистах не знает ровно ничего. Простите за холодный душ. Но не ждите в Париже откровений. Надеюсь там быть, как писал, в начале июня. Вот если приедете на юг Франции, поговорим обо всем, — и об акмеизме» [1002].

Наконец, 1 мая 1960 года из Манчестера (где он тогда преподавал) Адамович еще раз писал:

«Изучение Акмеизма. Кого бы еще можно привлечь? Вы пишете о „намеках“ в поэзии Ахматовой. Там намек на Артура Лурье, живущего в Нью-Йорке. Знаете ли Вы его? Это человек, который мог бы быть Вам очень полезен: умный, многое должен помнить. Он был ближайшим другом Ахматовой, несколько лет, и вообще знал все и всех того времени. Он — музыкант, но всегда был с поэтами. Еще стоило бы привлечь Юрия Анненкова (в литературе — Тимирязев), тоже близкого ко всем и всему. Он живет в Париже, не помню его адреса, но узнать это легко. Больше никого не нахожу. Одоевцева, конечно, пригодится, но Цеха она не помнит. У нее все — через Гумилева и сквозь него. Не думаю, чтобы все было верно, но все-таки она нужна будет» [1003].

Для работы была разработана специальная анкета, с которой знакомился каждый из участников проекта. Из нее становится ясным, что планы Иваска далеко не ограничивались только историей акмеизма, а теснейшим образом были связаны и с изучением литературы русской эмиграции (анкета приводится в приложении).

Как следует из отчета (о котором ниже), работа Иваска началась 11 июня 1960 года, и ранний этап ее выразительно описан в письме к Г. П. Струве от 20 июня:

«Благодарю за критику библиографию <���так!>, которая составлена была наспех и вообщем <���так!> мне сейчас не нужна. Кроме того, в моих библиограф<���ических> а<���л>ьбомах имеется библиография отдельных акмеистов, Ахматовой, Гумилева, Мандельштама и других (и там включены почти все упомянутые Вами книги). Посланный Вам листок составлял по разным печатн<���ым> библ<���иографическим> спискам, а не непоср<���едственно> с книг, отсюда и ошибки (это черновая работа).