Николай Богомолов - Вокруг «Серебряного века»

Артур Римбо (наименее понятный) [**].

Жюль Лафорг (музыкальность).

Роденбах, Тальяд, Г. Кан, Маргерит, Ренье, Мерсо.

Жан Мореас (стоит несколько особо).

Из статьи Зин. Венгеровой «В<���естник> Е<���вропы>»,

23.10.92.

Поводом этого стихотв<���орения> послужил пустой случай. Вчера был у Краск<���о>в<���ы>х <���…>. У них сеанс. Мрак и темнота. Я сидел рядом с Ел<���еной> Андр<���еевной>, а Вари не было (уехала в театр). Сначала я позвол<���ил> себе немногое. Вижу, что при<���нимаюсь> благопол<���учно>. Становлюсь смелее. Наконец , перехожу границы. И поцелуи и явления. Стол подымается, звонки звенят, вещи летят через всю комнату, а я покрываю чуть слышными, даже вовсе неслышными поцелуями и шею, и лице <���так!> и, нак<���онец>, губы Ел. Андр. Она мне помогает и в том, и в другом. Все в изумлении (понятно, насчет явлений). Потом пришел Мих<���аил> Евд<���окимович> [119], но и это не помешало. Наконец зажгли огонь, сеанс кончился. Я и она, оба держали себя прекрасно. Варя пришла поздно, была некрасива. Сказал с ней два-три слова и очень угрюмо. Весь вечер изводил меня Сер<���гей> Мих<���айлович> [120]. Как умел, защищался.

Сегодня в гимназии нет-нет да и вспом<���ин>аются поцелуи. Гм… Как мало надо человеку.

25.10.92.

3 часа 32.

Идти или не идти к Красковым? Идти страшно хочется… но рассудок твердит иное. Неужели я не владею собой?

4 часа.

Кажется, я легко бы мог порвать навсегда знакомство с Краск<���о>выми.

4 ч. 15 м.

Жизнь есть медленное разрушение. Живешь и чувствуешь, что умираешь.

4.20.

Ко<���г>да нервы натянуты, довольно затронуть один, чтобы задрожали все остальные.

5.

Написал стихотворение («Тяжело…»), вылил в нем все и воспрял душой.

Струны души расстроены, поэтому и сти<���хот>ворение расстроенное.

5.15.

Не вечно же я буду себя чувствовать плохо. Значит, скоро будет нечто приятное. Вот утешение. <���…>

30 <���октября>.

Пишу «Каракаллу» [121], но, по обыкновению, вместо того, чтобы писать, больше воображаю себе общее восхищение, когда это будет написано. Продаю шкуру неубитого медведя. <���…>

2 ноября.

<���…> Сегодня написал послед<���нюю> сцену «Каракаллы», стихи к нему; купил Полежаева, 1 т. Карамзина и «Нов<���ое> Время» ради содержания «Сев<���ерного> Вест<���ника>» [122]. <���…>

16 <���ноября> веч<���ером>.

Набросал стих<���отворение>:

18 <���ноября>.

Как и всегда, стихотворная исповедь облегчила душу. Впрочем, я увидал, что довольно любоваться собственными страданиями: пора взяться, и серьезно, за себя. Могучим усилием воли я сдавил свои чувства и овладел своей душой. Теперь я спокоен, так спокоен, как труп… и только. В сердце заглянуть боюсь. К Варе злоба и полупрезрение. Образ Ел. Андр. выплывает как утешающий и смягчающий. Хорошо бы иметь в ней друга. <���…>

23 <���ноября>.

Зашел вчера к Краск<���о>в<���ым>, а они собираются к Прянишникову, в оперу. Поехал с ними. Потерял 2 руб. бесцельно. Сидел и бродил с Варей, по внешности был совсем влюблен<���ны>й человек, а в душе не было ничего. Увы! Любовь нельзя создать! Я пытался выдумать ее, писал ей стихи, делал сам себе признания в дневнике, и все напрасно.

Я не люблю ее!

И мир теряет все краски, и все покрывается тьмою. Впереди ничего. Жизнь, пока прощай!

21-го умер Фет.

28.11.92.

Важнейшее событие этой недели то, что был на Сара Бернар. Впечатление получилось полное (играли «Клеопатру»), Что касается до меня, то мне Дармонт (Антоний) понравился больше С. Бер<���нар>. Конечно, у него нет этой утонченной отделки роли, но это придет с годами, зато у него масса чувства, а Сара холодна, как лягушка [124].

Затем в четверг вечером был у меня Станюкович [125](у них праздн<���ик> Георгия). Читал я ему своего «Каракаллу» и пришел в ужас сам от своих ошибок. Придется и на этот год отказаться от мечтаний выступить на литературное поприще, так как начать что-нибудь большое в этом году у меня не будет времени.

Относительно Вари неделю прожил мертво. Но сердце все молчало.

Разве только вспомянулось однажды, когда я утром на постели воображ<���ал> себе сцену, как мы с нею как супруги пользовались бы одним ночным горшком. Черт знает что такое! <���…>

16 <���декабря> утро.

Холод ниже 25°. Флаг на каланчах. В гимназию не пошел, а все утро переводил из Верлена (поэта-символиста) [126].

17 <���декабря> день.

В гим<���назию> не пошел, а все перевожу из Верлена. Перевел до 8 стихотвор<���ений>. <���…>.

Девятнадцатое декабря.

20.12.92.

Выпили лишнее… Да…

Когда сегодня проснулся и припомнил все совершенное, то ужаснулся… Но потом оказалось, что половину я видел во сне и смешал грезы с действительностью. <���…>.

За чаем сперва говорил поверхностно, но удачно, с Мар. Ив. [127]даже очень красиво о символистах <���…> Потом пришли Тумановы. Я заговорил о музыке, строил фразу на фразе, говор<���ил>, говор<���ил>, гов<���орил>.

— Вот, ну, «Лоенгрин»… Хотя он и стоит особняком среди гениальных строений своего автора (тихо И. Ал-у [128]) — Кто его написал?

И. А. (тихо) — Вагнер.

Я… Но тем не менее сила таланта Вагнера и здесь волнует во всей красоте. Вагнер не создал школы. Подражать ему невозможно — можно только удивляться, и т. д., и т. д.

Наградою мне был улыбающийся взор Е. А. <���…>

22.12.92.

Веч<���ером>, как уже говорил я, кажется поехал на именины Насти.

Сначала к Красков<���ым>, там узна<���л>, что Варя по болезни пальца не едет, оттуда втроем (Я, Е. А. и Юлия). <���…>.

На возвратном пути у Ел. Андр. болела голова. Однако я целовал ее. По правде сказать, в своей шубке она выглядит такой старой, что мне нисколько не хотелось целовать ее; у нее болела голова: очевидно, поцелуи ей удовольствия не доставляли. Значит, я целова<���лся> для того, чтобы она вообразила, что мне они доставляют удовольствие.