М. Бойцов - Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825

Великой княжне Елизавете в 1724 году исполнилось пятнадцать лет. Передать ей корону – означало, что всем в стране будет заправлять муж ее сестры – герцог Голштинский, а вернее, его министр Бассевич. В государственных талантах обоих у Петра, очевидно, были сомнения. Следовало опасаться, что Голштинская фамилия затянет Россию в бесперспективную войну с Данией из-за территорий герцогства, занятых в ходе Северной войны датчанами.

Для русского общества было немаловажно и то, что обе дочери Петра родились до заключения брака между Петром и Екатериной.

В качестве возможных наследников могли рассматриваться дети брата Петра – царя Иоанна, с которым Петр делил трон в первые годы правления. Правда, у Иоанна тоже не было мужского потомства. Старшая дочь – Екатерина по воле августейшего дяди вышла замуж за герцога Мекленбургского, но из-за скверного обращения мужа в 1722 году снова вернулась в Россию с маленькой дочерью Елизаветой. (Кстати, Елизавета после крещения в православие получила имя Анны Леопольдовны – это будущая правительница России.)

Вторую племянницу – Анну – Петр выдал за герцога Курляндского, но он умер через два месяца после свадьбы, похоже, не выдержав бесконечных и неумеренных пиров и развлечений, устроенных Петром. С тех пор вдовствующая герцогиня влачила тихое существование в Митаве, изредка наезжая в Россию. Третья дочь Иоанна – Прасковья – была весьма слаба здоровьем, да к тому же вышла замуж тайно (правда, все-таки с ведома Петра) за сенатора И. И. Дмитриева-Мамонова.

Петр явно не видел подходящих кандидатур для занятия престола Российской империи после своей смерти – притом не только среди родственников, но и в кругу сподвижников, чьи характеры он слишком хорошо себе представлял. Нарушение обычного порядка наследования указом 1722 года, изобилие женского потомства, неблагожелательное отношение императора к единственному представителю мужской линии – все это грозило династии серьезнейшими опасностями.

После смерти Петра его соратники не стали распутывать затянувшийся узел династических проблем – они разрубили его. Своим воцарением Екатерина была обязана позиции, занятой офицерами гвардии и ловко проведенной придворной интриге. В обществе, да и среди рядовых солдат гвардейских полков, существовала уверенность, что по праву престол должен принадлежать внуку Петра.

Избрание Екатерины не решило династических проблем, но создало важнейший прецедент участия гвардии в передаче престола – в полном самых неожиданных перемен русском XVIII веке такое участие стало удивительно прочной традицией. Меншиков знал, что делал, когда бросал с балкона дворца деньги солдатам-гвардейцам…

Современники писали об избрании Екатерины по-разному: одни хотели больше подчеркнуть насильственный характер передачи ей власти, другие, напротив, пытались сказать, что никакого существенного сопротивления ее возвышению и быть не могло, никто даже не осмеливался спорить. В любом случае видно, что власть в стране была не столько отдана, сколько взята – и это стало лейтмотивом всей политической жизни России в XVIII веке.

1725. Очень скоро после праздника св. крещения 1725 г. император почувствовал припадки болезни, окончившейся его смертью. Все были очень далеки от мысли считать ее смертельною, но заблуждение это не продолжалось и восьми дней. Тогда он приобщился св. тайн по обряду, предписываемому для больных греческой церковью. Вскоре от жгучей боли крики и стоны его раздались по всему дворцу, и он не был уже в состоянии думать с полным сознанием о распоряжениях, которых требовала его близкая кончина. Страшный жар держал его почти в постоянном бреду. Наконец, в одну из тех минут, когда смерть перед окончательным ударом дает обыкновенно вздохнуть несколько своей жертве, император пришел в себя и выразил желание писать. Но его отяжелевшая рука чертила буквы, которых невозможно было разобрать, и после его смерти из написанного им удалось прочесть только первые слова: «Отдайте все…» Он сам заметил, что пишет неясно, и потому закричал, чтобы, позвали к нему принцессу Анну, которой хотел диктовать. За ней бегут; она спешит идти, но когда является к его постели, он лишился уже языка и сознания, которые более к нему не возвращались. В этом состоянии он прожил, однако же еще 36 часов.

Удрученная горестью и забывая все на свете, императрица не оставляла его изголовья три ночи сряду. Между тем, пока она утопала там в слезах, втайне составился заговор, имевший целью заключение ее вместе с дочерьми в монастырь, возведение на престол великого князя Петра Алексеевича и восстановление старых порядков, отмененных императором и все еще дорогих не только простому народу, но и большей части вельмож.

Ждали только минуты, когда монарх испустит дух, чтобы приступить к делу. До тех же пор, пока оставался в нем еще признак жизни, никто не осмеливался начать что-либо. Так сильны были уважение и страх, внушенные героем.

В этот промежуток времени Ягужннский, извещенный о заговоре и движимый, с одной стороны, искреннею преданностью Екатерине (преданностью, которой тогдашние обстоятельства покамест не позволяли ему показать открыто), с другой – дружбою к графу Бассевичу, – явился к последнему переодетый и сказал ему: «Спешите позаботиться о своей безопасности, если не хотите иметь чести завтра же красоваться на виселице рядом с его светлостью князем Меншиковым. Гибель императрицы и ее семейства неизбежна, если в эту же ночь удар не будет отстранен». Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, он поспешно удалился. Граф Бассевич немедленно побежал передать это предостережение убитой горем императрице. Наступила уже ночь. Государыня приказала ему посоветоваться с Меншиковым и обещала согласиться на все, что они сочтут нужным сделать, присовокупив, что уверена в их благоразумии и преданности и что сама, убитая горем, ничего предпринять не в состоянии. Меншиков всю предшествовавшую ночь провел подле императора и потому спал глубоким сном, ничего не подозревая о готовившейся катастрофе. Бассевич разбудил его и сообщил ему об опасности, грозившей им и их покровительнице.

Два гениальные мужа, одушевленные сознанием всей важности обстоятельств, не замедлили порешить, что следовало сделать. Меншиков был шефом первого гвардейского полка, генерал Бутурлин – второго. Он [1]послал к старшим офицерам обоих полков и ко многим другим лицам содействие которых было необходимо, приказание явиться без шума к ее императорскому величеству и в то же время распорядился, чтоб казна была отправлена в крепость, комендант которой был его креатурой. Между тем Бассевич отправился с донесением обо всем к императрице и постарался привлечь на ее сторону Бутурлина, который по личной неприязни был против предводителей партии великого князя. Все приглашенные в точности исполнили полученное ими предписание. Извещенная об их прибытии Екатерина вместо того, чтобы спешить навстречу им и скипетру, продолжала без пользы обнимать своего умирающего супруга, который ее уже не узнавал, и не могла от него оторваться.