Вадим Деружинский - Забытая Беларусь

Третья такая попытка — конец XVIII и весь XIX век. Силовое навязывание нашим предкам московской веры имело следующие цели:

— борьбу с европейскими традициями литвинов (беларусов), в первую очередь с муниципальным (городским) и поветовым (уездным) самоуправлением, включавшим избираемость всех трех ветвей власти;

— привитие литвинам (беларусам) чуждого им обожествления власти монарха и формирование у них отношения к государству как к высшей ценности;

— замену истории ВКЛ и его церкви на историю Московии и РПЦ;

— ликвидацию всего литвинского (беларуского): языка, культуры, исторической памяти и, в конечном счете, ментальности;

— ассимиляцию литвинов (беларусов) в великорусскую народность.

По мысли российских чиновников, каждая новая церковь РПЦ Москвы причиняла больше ущерба национально-освободительному движению литвинов (беларусов), чем три полка русских солдат.

Один из главных деятелей по распространению московского православия на землях Беларуси, епископ Иосиф Семашко постоянно жаловался, что литвины (беларусы) относятся к насаждению в Литве (Беларуси) православия с открытой враждебностью [43]. Он характеризовал столицу региона (Вильню) как город, «кипящий ненавистным фанатизмом против православных, лежащий вне круга православного населения».

Больше всего проблем при насаждении православия царская администрация встретила на территории Литовской православной епархии, которая тогда охватывала всю Центральную и Западную части нынешней Республики Беларусь (эти земли являлись исторической Литвой). Как признавал в частной переписке сам Семашко, здесь насчитывалось полтора миллиона католиков, поэтому 700 тысяч «воссоединенных» православных составляли менее половины от католического большинства, причем все «воссоединенные» — вчерашние униаты, которые жили «под продолжительнейшим влиянием иноверчества и иноземства». Тут соврал Семашко — вместо слов «под продолжительнейшим» следовало написать «всегда», поскольку никогда раньше коренное население Беларуси не было одной веры с жителями Московии или подданными их монарха.

Само слово «воссоединенные» ложно, так как никогда за всю историю Великого княжества Литовского униаты (ведь это они стали «воссоединенными») не присягали московским правителям. «Воссоединяться» можно только с тем, частью чего ты когда-то был. Но литвины (беларусы) никогда не были частью Московского улуса (который в Москве и сегодня называют «Святой Русью») и никогда не исповедовали ее государственную веру. В отличие от Москвы, в наших храмах не изображали на фресках рядом с Иисусом и апостолами великих ханов Золотой Орды, а потом царей Ивана «Грозного» и Бориса Годунова.

Огромное недовольство у вчерашних униатов, насильно «воссоединенных» с московской церковью, вызывало решение Святейшего Синода от 1859 года направлять в беларуские губернии из великорусских губерний священников «в виде МИССИОНЕРОВ для укрепления в православии присоединенных к восточной церкви». Само слово «миссионеры» в этом решении указывает на то, что речь идет о внедрении какой-то новой религии, ранее неизвестной коренному населению края.

Местных священников, бывших униатов, пользовавшихся уважением у единокровных верующих благодаря своей образованности и культуре, заменили тысячи бородатых финско-татарских проходимцев из российской глубинки. Никто из них не знал литвинского языка (беларуской «мовы»), к тому же они изумляли местных жителей своим бескультурьем, невежеством и пьянством.

Даже «Иуда-предатель» Иосиф Семашко (так его называли многие современники) назвал это решение высшей церковной власти России вредным и ошибочным.

Он пытался сдерживать нашествие московских попов, но с 1863 года, по инициативе губернатора-вешателя М. И. Муравьева, нашествие превратилось в потоп.

Тогда же «вешатель» переименовал Белоруссию в Северо-Западный край.

В середине второй половины XIX века оккупационная сущность навязанного беларусам московского православия не вызывала ни у кого сомнений. Паства беларуская, но почти все попы в церквах — пришлые. Довершал картину тот факт, что к середине второй половины XIX века в Беларуси не осталось ни одного архиерея из этнических беларусов, местных уроженцев.

Теоретик западнорусизма, профессор Санкт-Петербургской духовной академии Михаил Коялович (1828 - 1891), писал в 1873 году о съезде православных священников в Беларуси, что депутаты разделились на две части, обзывая друг друга «москалями-кацапами» и «поляками-униатами» [44]. Такие свары среди «воссоединенных» убедительно свидетельствовали об изначальной гнилости так называемого «воссоединения».

Одной из форм выражения верующими протеста против «воссоединения» стал массовый переход в католичество.

Например, в 1859 году в Литовской православной епархии в приходе деревни Клешели «совращено было в латинство до 300 человек», а в деревне Клястицы жители «оказали сопротивление совершению крестного хода по чину православной церкви».

Царский чиновник Помпей Батюшков, который с 1851 по 1869 год руководил Виленским учебным округом, упоминал в своих записках 100 православных прихожан местечка Порозово в Гродненской губернии, которые перешли в латинский обряд в 1858 году; там же в 1871 году выказали желание перейти в католичество уже 491 человек. Они проявили такое упорство в своем решении, что созданная царской администрацией для разбора дела специальная комиссия ничего не смогла изменить, ей пришлось признать 464 из них католиками, оставив без наказания.

Тут надо объяснить, что в царской России переход из православия в иную веру считался уголовным преступлением (!) и карался тюрьмой либо ссылкой, с конфискацией имущества. Оно и понятно: цари видели в иноверии отказ от присяги себе, то есть — бунт против самодержавия.

Историк Андрей Пятчиц писал в очерке ««Торжество» православия в Беларуси» (дайджест «Деды», выпуск 5):

«Во время встреч смоленского епископа Иосифа с жителями южных приходов Виленской губернии (ныне это северная часть Гродненской области) в 1871 году от владыки требовали — «некоторые со слезами, некоторые с неистовством» — перевода их в латинский обряд. В этом регионе нередки были случаи, когда православных священников (сами православные) не пускали в хаты, пугали ими детей, называя их «медведями» и «злою бородатою чучелой». Увидев православного священника (командированного из России), дети прятались или с криком убегали».

Детский испуг понятен — попы действительно выглядели ужасно. Большинство униатских священников брило бороду, а те, кто ее носили, то носили подстриженную, красивую. А вот у российских попов бороды были косматые («дикие»), вдобавок у многих немытые и вонючие.