Алексей Бычков - Московия. Легенды и мифы. Новый взгляд на историю государства

Длительная «смоковность» второй жены московского государя успела, однако же, породить противные уху Василия III слухи о том, что, дескать, не сердешный ли друг царицы, не красавец ли богатырского сложения, не князь ли Иван Телепнев-Оболенский тут расстарался? И не его ли семя царево место наследовать будет? Великий князь Василий Иванович сплетни эти как мог игнорировал, рождению сына от души радовался и в честь первенца приказал выстроить в селе Коломенском церковь Вознесения.

Любовь его к царице разгоралась все жарче. Вслед за Иваном два года спустя на свет появился и второй сын, Юрий, оказавшийся, к несчастию, слабоумным. А через год, когда любимцу первенцу не успело и трех годков стукнуть, царь тяжко занемог. От булавочного укола образовался нарыв. Гной лился, не переставая, туловище князя распухло. Во время болезни жену он к себе не пускал — боялся видом ее своим напугать и, лишь почуяв близкую кончину, позвал. Поговорить же с ней не успел: говорят, что так рыдала и от горя кричала Елена, что не смог он ни слова сказать, лишь благословил ее с детьми да и поцеловал на прощание. За гробом царицу из-за горестного ее состояния пустить не решились, повезли почти бесчувственную в царской повозке.

В завещании царя, которое тот составил, предвидя неизлечимость болезни, передавал он престол сыну Ивану и «жене Олене с боярским советом», приказав супруге «держать государство под сыном» до полного Иванова возмужания. Как ни ослеплен был своей любовью к жене царь, он сердцем чувствовал, как желание господствовать сжигает изнутри его юную супругу. Поэтому и в завещании говорил о приоритете «боярского совета», а не о полном всевластии княгини «Олены». А может, хотел так защитить жену от жестокой борьбы с братьями своими — удельными князьями Андреем и Юрием, которая и впрямь завязалась тут же, не успели царя Василия в могилу опустить.

Впрочем, недооценил он свою молодую супругу: было от кого сыну Ивану лютый нрав унаследовать. Очень скоро сметливая Елена утешилась, бояр от власти отставила — да так, что членам боярского совета самим пришлось идти к ней со всеми вопросами и просьбами, а князей Юрия да Андрея — одного в заточение посадила, а другого и вовсе в тюрьме сгноила. Сторонники их были пытаны, биты кнутом, торговой казнью казнены, а иные и вдоль большой дороги на Новгород повешены — ибо Новгород опять всколыхнулся, склонившись на сторону братьев Васильевых.

Наступили смутные времена после смерти Василия III.

Никаких своих врагов — тайных и явных, действительных и мнимых — княгиня ради упрочения престола не щадила. Даже бывших своих близких друзей и сородичей губила. Узнав, к примеру, что новая опасность ее единодержавию исходит от ее собственного дяди, князя Михаила Глинского — тот переметнулся на сторону сильной боярской группировки, — Елена жестоко расправилась и с ним: обвинила в отравлении своего мужа и заключила под стражу, где он вскоре и умер.

И только мил-сердешный друг князь Иван Телепнев-Оболенский смягчал ее сердце. Любила она его за ум, одаренность и удивительную преданность ей, которую пронес тот через всю жизнь. Сына своего Ивана так не обхаживала, не обласкивала Елена, как князя Ивана Федоровича.

Две страсти безраздельно владели княгиней — любовь к Телепневу-Оболенскому и безудержное стремление к господству и славе самодержицы. Удивительным образом сплелись в ней пороки и таланты. Ни тем, ни другим Бог ее не обделил. Не всякому мужчине по плечу тяжкая роль государственного реформатора и тонкого политика, а ей — холодной, расчетливой и подозрительной — пришлась впору.

Впрочем, для молодого государства те же качества Елены обернулись большою пользою. Ее важные шаги по ограничению крупного боярского и особенно монастырского землевладения, а также попытка изменить систему местного самоуправления предвосхитили будущие реформы ее сына, Ивана IV Грозного.

Прозорлива была она как государственная деятельница и во внешней политике. Подобно великой княгине Ольге, распорядилась начать немедленное строительство новых поселений в приграничных районах — в Ярославле, Владимире, Устюге по приказанию Глинской были восстановлены «кремли».

Показала почем фунт лиха бывшая «литвинка» и давнему врагу Московии. Литовский король Сигизмунд, рассчитывая на внутренние смуты и бессилие государства, руководимого женщиной, потребовал от Московии возвращения Литве городов, отошедших к России при Василии III. На что правительство Глинской ответило ему решительным отказом. В начавшейся войне русские войска под командованием фаворита царицы Телепнева-Оболенского, который, по счастью, оказался талантливым полководцем, действовали настолько успешно, что уже в 1536 году был заключен мир на условиях, выгодных для Москвы. Удалось Глинской обвести вокруг пальца и хитроумных ханов — казанского и крымского, еще полвека назад чувствовавших себя хозяевами на русской земле. Княгиня заключила договор и со строптивой Швецией о свободной торговле и благожелательном нейтралитете. Король Швеции Густав Ваза, очарованный то ли самой Еленой, то ли ее дипломатической игрой, отныне обязывался не помогать ни Ливонии, ни Литве, если таковая помощь будет наносить ущерб интересам России.

Монетная реформа 1535 года, способствовавшая унификации денежного обращения в стране, — тоже дело рук Елены. С 1535 года в течение нескольких веков по всей России чеканились металлические деньги с изображением всадника с копьем, прозванные «копейками»… [89] Копейка названа так не потому, что Георгий держит копье, а потому, что деньги литовцами назывались копами.

Но чем больше расцветало при самовластной княгине-регентше Московское государство, тем больше не любили ее отдаленные от власти бояре. Иные тайны история хранит от потомков, вот и мы до сих пор не ведаем, почему вдруг, едва достигнув тридцатилетия, едва обнаружив государственные таланты свои, 3 апреля 1538 года княгиня Елена скоропостижно скончалась. Современники же не сомневались, что ее отравили.

По неистовству, охватившему боярскую партию по смерти Елены, догадаться нетрудно было, сколько злобы накопилось в сердцах княгининых врагов. На седьмой день после ее кончины был отправлен в заточение Телепнев-Оболенский. На волю он больше не вышел, умер вскоре от голода и тяжести оков. Наследника бояре совсем уж не постеснялись, почти всю казну расхитили, над памятью матери его, как могли, поглумились. И вырастили на погибель себе волчонка, который потом все безобразия эти боярам от всей души своей грозной припомнил.