Алексей Виноградов - Русская тайна. Откуда пришел князь Рюрик?

С таким же успехом можно выдвинуть арабскую версию, увидев в Адулбе – Абдула (или «ал-дулб» – «платан»), в Апубексаре – Абубакра, в Туаде – Фуада.

Непростая ситуация для двойных летописных антропонимов, из которых разные части могут иметь объяснение в разных языках. Хотя подобная разноязыкость не редкость в раннем средневековье, все же, например, к германскому имени кажется логичнее добавить германское, а не созвучное ему, допустим, тюркское или иранское «отчество». По этой причине иранские имена Parastan (к тому же женское, хотя есть сведения о его прошлой мужской «принадлежности») и Parsadan трудно соотнести с Прастеном в паре с вполне германскими или балтийскими Туредув и Акун.

Не будет большим откровением утверждение, что скандинавский «уклон» в вышеприведенном списке, объясняется не только реальной доминацией северных имен среди русов, но и тем обстоятельством, что антропонимика Швеции, Норвегии и Дании находится на более высоком уровне по сравнению со многими другими, в том числе европейскими странами.

В то же время балтийские имена, возможно, могли бы еще потеснить скандинавские. Однако из многих тысяч литовских, латышских и древнепрусских антропонимов известна лишь малая часть (что и говорить про имена ятвягов, галиндов и многих других исчезнувших народов-род-ственников). Более глубокие исследования в этой области, возможно, помогли бы показать степень близости к именам древнерусских послов древнепрусских антропонимов Karis, Mane, литовской фамилии Ulbis. Уточнить, действительно ли могли образовываться личные имена от упомянутого Костомаровым iggiwaldos, а также других литовских и др. – прусских слов, имеющих явные созвучия в списке послов: frotinis – «лохматый», dulbis – «увалень», bern – «парень».

То же самое можно сказать об иранской и о славянской антропонимике. Куцы, Клек (на нижнелужицком kiek – «стрела»), Мутур [132]и тем более Гомол («комок, шар», исходное для фамилий Гомоляк, Гомулка) вполне могли бы быть записанными и в славяне.

Отдельная тема: появление в том же ряду группы кельтских имен с Британских островов.

Вообще связи, особенно торговые, этого региона с Прибалтикой не открытие: значительная часть, например, раннесредневековых ирландских украшений – бус и фибул – сделаны из балтийского янтаря. Ирландские миссионеры (св. Корбиниан, Киллиан, Фурсей, Вергилий и т. д.) в VI–X вв. разворачивали свою деятельность почти по всей Европе вплоть до Паннонии и Восточной Германии, а возможно и дальше (епископский посох ирландской работы найден в слоях VIII в. одного из городов южной Швеции – Хельге). Карамзин привел предание об одном из наиболее известных кельтских подвижников – св. Колумбане, который после проповедей в землях рейнских германцев якобы отправился дальше – к славянам-«венедам».

В данном случае, скорее всего, речь идет о тех же кельтах-Celtoi греческих источников, которые позже составили основу гвардии варангов в Константинополе (см. далее), а еще – и ранее, и позднее – служивших в качестве наемников по всей Европе [133]. То есть, представителях воинского сословия кельтских, быстро уменьшавшихся под натиском англов и норманнов областей Британии, стремившихся «трудоустроиться» на чужбине.

Так или иначе, мы видим, что если в начале X в. имена русских «послов» или точнее «спецпредставителей» и отчасти тех знатных русов, кого они представляли, почти на три четверти норманнские, то к середине того же столетия их уже меньше трети. Это безусловно, может говорить как о тенденции к ассимиляции реально бывших на Руси норманнов, так и об увеличении в русской верхушке доли других национальностей. Пусть так, скажут норманисты, но ведь получается, изначальное-то скандинавское доминирование в этой верхушке доказано! Второй, антропонимический «столп» норманнизма незыблем!

Однако при ближайшем рассмотрении он оказывается, наоборот, серьезно поколеблен. Строго говоря, роль в русской элите людей, представленных в обоих списках, не очень ясна. Кто-то думает, что это были предводители норманнского воинства, оккупировавшего-де «путь из варяг в греки», кто-то полагает, что это были своего рода «дипломаты», которых русы наняли для ведения переговоров с Византией, как Петр I нанимал инородцев Шафирова и Веселовского для переговоров с Турцией и Европой.

Здесь есть один существенный момент. По иноземным дипломатам петровского времени нельзя было судить о русской элите, которая тогда еще только начала «интернационализироваться»: фамилии Толстой, Голицын, Гагарин, Меньшиков в ней еще преобладали над Остерманами и Брюсами. Что немаловажно, сам царь еще тоже был русским, хотя и взял второй женой иноземку.

В этой связи очень важно, насколько имена подписантов русско-визайнтийских договоров адекватны именам достоверных владык земли русской, отраженных в летописях. И вот здесь, что бы ни говорили норманнисты, обнаруживаются удивительные вещи.

Олег-Ольга. Единственное близкое к этой антропонимической двоице имя Аллогия, упомянутое в скандинавских сагах о Гардарики (если вслед за норманнистами видеть в ней Древнюю Русь), как указывал еще Д.И. Иловайский, дальше по звучанию от древнесеверного Helgi, чем Ольга, что доказывает: скандинавам это последнее имя было чуждо.

Олег и Helgi – созвучие, не более того, утверждали оппоненты Гиббона: с таким же успехом можно найти нашему Олегу тезку на Востоке, в лице хотя бы внука Чингис-хана Хулагу или парфянских царей Вологесов, многочисленные имена типа Олгу, Олгас, распространенные у кочевников-тюрок и, возможно, еще сарматов.

В свою очередь, Костомаров указывал на литовское Ольгерд (Algirdas) и другими подобные имена, сокращенное именование которых – Aigis в русском, собственно, мол, и дало Олега [134].

Игорь. Что касается производства антропонима от северного Ingvarr, то даже норманнист X. Станг, соглашаясь с такой возможностью в принципе, считает, однако, что такое новое имя «более удоветворительно объясняется балтийским, нежели скандинавским переоформлением». Т. е., в Древнюю Русь это имя попало через посредство балтийских народов. Впрочем, точный аналог имени Ingvarr – Ингварь попал-таки на Русь, но лишь в XII в., когда наличие русско-скандинавских контактов было бесспорным. То, что Игорь и Ингварь в глазах русских были разными антропонимами, доказывает факт, что летописи никогда не называли рязанского князя Ингваря Игоревича, в отличие от его отца, Игорем.

Славянские имена Святослав и Владимир в особом представлении не нуждаются.

Зато полная неясность с Аскольдом, поскольку время появления у норманнов имени Hoskuldr и его происхождение (скандинавская этимология «серый череп» явно хромает) под вопросом. Здесь есть и иранская альтернатива (так, многие ссылаются на скифа Сколота, упомянутого Геродотом), но она также спорна. Позднесредневековые источники зафиксировали не менее подходящее имя Яскольд, Ескольд у литовцев (от основ yoti – «всадник» и skaldi – «колоть», «рубить») [135].