Олег Соколов - Битва двух империй. 1805–1812

Оценивая результаты континентальной блокады для России, нужно, таким образом, отметить, что она не оказала катастрофического влияния ни на русскую экономику, ни на финансы. Зато, если она на что-то и повлияла, то это, без сомнения, материальное положение элит русского общества — придворной аристократии и высшей прослойки купечества. Необходимо помнить, что Россия того времени была страной, экономическая и политическая система которой принципиально отличалась от современной. Товарное зерно на рынке поставляли не крестьяне, а владельцы крупнейших помещичьих латифундий. Это зерно, а также другие сельскохозяйственные товары фактически изымались силой у крестьянина за счёт барщины и отработок. Поэтому для истинного производителя было глубоко безразлично, что дальше произойдет с этим зерном: продаст ли его барин богатому купцу, который затем перепродаст это другому, который в свою очередь отправит зерно на корабле в Англию, или же зерно останется в амбарах помещика — крестьянину было всё равно. Более того, может быть, последний вариант, при котором зерно оставалось внутри хозяйства и внутри страны, был для кого-то из крестьян более предпочтительным, ибо хоть как-то уменьшал помещичью эксплуатацию, целью которой была продажа зерна на внешнем рынке.

Равным образом нужно отметить, что морская торговля велась исключительно богатейшими купцами. Оплатить огромные издержки по транспортировке товаров за границу, застраховаться от огромных рисков, которые сопровождали морскую торговлю даже в мирное время, могли себе позволить только те, кто обладал свободными миллионами. В результате континентальная блокада наносила ущерб только богатейшим людям России — высшей аристократии, крупным купцам и банкирам. Производители и купцы, обслуживающие внутренний рынок, если и чувствовали какие-то последствия от блокады, то в основном положительные. Однако ясно, что до власти доходило именно мнение тех, на кого блокада влияла отрицательно, тем более что столица империи, Санкт-Петербург, была и крупнейшим портом, и крупнейшим банковским центром.

Неудивительно поэтому, что позиция придворной знати, которая либо продавала своё зерно за границу, либо занимала деньги у петербургских банкиров и негоциантов, становилась всё более и более враждебна франко-русскому союзу. В результате ненависть Александра I к французскому императору отныне могла опереться на серьёзную экономическую базу, а русская аристократия морально созрела для войны.

1. Цит. по: Йена Д. Екатерина Павловна. Великая княжна, королева Вюртемберга. М., 2006, с. 65.

2. Великий князь Николай Михайлович. Переписка императора Александра I с сестрой великой княжной Екатериной Павловной. СПб., 1910, с. 18.

3. Цит. по: Йена Д. Екатерина Павловна. Великая княжна… с. 92.

4. Цит. по: Vandal A. Négociations avec la Russie relatives au second marriage de Napoléon. P., 1890, p. 10.

5. Великий князь Николай Михайлович. Переписка императора Александра I с сестрой… с. 85.

6. Цит. по: Vandal A. Négociations avec la Russie… p. 23.

7. Ibid, p. 16.

8. Цит. по: Vandal A. Napoléon et Alexandre I, l’alliance russe sous le premier Empire. Paris, 1893–1896, t. 2, p. 226–227.

9. Thibaudeau A.-C. Mémoires de A.-C. Thibaudeau 1799–1815. Paris, 1913, p. 274–275.

10. Цит. по: Madelin L. Histoire du Consulat et de L’Empire. Paris, 1944, t. VIII, p. 227.

11. Цит. по: Vandal A. Napoléon et Alexandre I… t. 2, p. 256.

12. Ibid, p. 272–273.

13. Ibid, p. 278.

14. ГАРФ.

15. Великий князь Николай Михайлович (Романов). Дипломатические сношения России и Франции по донесениям послов императоров Александра и Наполеона 1808–1812. СПб., 1905–1914, т. 7, с. 99, 102.

16. Рукописный отдел РНБ, Ф 836, Чернышёв А.

17. Thibaudeau А.-С. Mémoires… p. 278.

18. Цит. по: Vandal A. Napoléon et Alexandre I… t. 2, p. 293, 294.

19. Ibid, p. 293–294, 297.

20. Pasquier E.-D. Histoire de mon temps. Mémoires du chanclier Päsquier. Paris, 1893–1894, t. 1, p. 378.

21. Crouzet F. L’Economie britannique et le blocus continental. Paris, 1958.

22. Цит. по: Marzagalli S. Le Blocus continental pouvait-il réussir? В сборнике Napoléon et l’Europe. Paris, 2005, p. 109.

23. Злотников М. Континентальная блокада и Россия. М., Л., 1966, с. 24, 28.

24. Рукописный отдел РНБ, Ф 775 № 4806, Д. М. Волконский. Дневник.

25. Там же, с. 156.

26. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел. М., 1963, т. 4, с. 46–49.

27. Там же, с. 84–45.

28. Цит. по: Анашко А. С. Отечественная война 1812 г. и московское купечество. М., 2011.

29. Чернов С. Статистическое описание Московской губернии 1811 г. М., 1812, с. 41.

30. Там же, с. 54–55.

31. Цит. по: Анашко А. С. Отечественная война 1812 г.

32. Там же.

33. Зябловский Е. Статистическое описание Российской империи в нынешнем её состоянии. СПб., 1815, ч. IV–V, с. 10, 167.

34. Ливрон В. Статистическое обозрение Российской империи. СПб., 1874, с. 120.

35. Кауфман И. Из истории бумажных денег в России. СПб., 1909, с. 22–23.

36. Внешняя политика России… т. 5, с. 298–299.

События начала 1810 г. с нашумевшим бракосочетанием Наполеона на некоторое время перевели вопрос о конвенции по польскому вопросу на второй план. Однако в апреле 1810 г. в Париж пришёл новый вариант проекта соглашения, составленный по личному указанию Александра I. Русский посол должен был вручить этот проект Наполеону. В случае, если последний не желал ссориться с царём, он должен был принять конвенцию, не вычеркнув и не изменив ни одного слова.

Интересно, что, когда шёл обмен проектами договора, где Александр в жёсткой форме требовал от французского императора заявить, что Польша никогда не будет восстановлена, он пригласил к себе своего друга Адама Чарторыйского и вёл с ним беседы по польскому вопросу, смысл которых не имеет ничего общего с положениями конвенции. Князь оставил записи этих интереснейших бесед, кроме того, сохранились его письма, написанные царю в это время, как и письма Александра к князю. Поэтому замыслы, которые обсуждал в этот момент русский император, вполне поддаются реконструкции.

Первая беседа состоялась 12 ноября 1809 г. В этот момент уже начались дискуссии о конвенции по Польше, о чём Чарторыйский хорошо знал. Он выразил царю сожаления, что тот стал «главным врагом, главным преследователем польской нации и польского имени… и что он довёл свою враждебность до того, что требует, чтобы имя Польши было стёрто из истории». На это Александр ответил, что его нельзя за это осуждать, что к этому вынуждает его положение главы Российской империи. Когда же князь, которого этот довод не убедил, обратился к царю с горьким упрёком, тот, как рассказывает Чарторыйский, стыдливо «опустил глаза».

«Разве есть что-нибудь более возмутительное, чем поведение трёх держав по отношению к Польше, — продолжал Чарторыйский. — Можно ли удивляться, что идея восстановить их страну воспламеняет поляков и объединяет их… Отныне никто не сомневается, что именно по требованию Вашего Величества, чтобы не воевать с Россией, Наполеон уступил в вопросе, в котором иначе бы он никогда не уступил… В то время как здесь открывают рот только для того, чтобы в очередной раз унизить поляков, он всеми обещаниями и лестью стирает недовольство, направленное против него… Император ( Александр ) ограничился тем, что ответил мне, что в случае войны с Францией он объявит себя польским королём, чтобы привлечь умы на свою сторону. Я ответил, что тогда будет слишком поздно, и, видя, что разговор и так уже долго тянется, не стал настаивать на его продолжении» 1.