Томас Эсбридж - Крестовые походы. Войны Средневековья за Святую землю

Когда королевские позиции были опустошены, Истинный крест захвачен, и остатки сопротивления христиан сломлены, Ги и вся знать латинского королевства, за исключением нескольких рыцарей, сумевших ускользнуть, были взяты в плен, и с ними несколько тысяч франкских пехотинцев. Еще много тысяч были убиты. [211]

Когда шум битвы стих, Саладин, сидя у входа в свой шатер, стал принимать самых важных пленных. По обычаю к ним следовало относиться с почестями и со временем позволить выкупить, но султан сначала призвал на аудиенцию двух самых важных пленных — короля Иерусалима и своего общепризнанного врага Рено де Шатийона. Когда эта пара оказалась перед ним, Саладин повернулся к Ги, «который умирал от жажды и дрожал от страха, как пьяница», и любезно предложил ему золотую чашу, полную ледяного джулепа. Король сделал несколько жадных глотков этого божественного эликсира, но, когда он передал чашу Рено, султан заметил через переводчика: «У тебя не было моего разрешения давать ему напиток, так что этот дар не подразумевает его безопасности от моей руки». Дело в том, что по арабской традиции предложение гостю еды или питья равнозначно обещанию защиты. По утверждению мусульманского хрониста, затем Саладин повернулся к Рено и «стал бранить за его грехи и… предательство». Когда франк стойко отверг предложение принять ислам, султан «встал, чтобы смотреть ему в лицо, и снес ему голову. После того как Рено был убит и унесен прочь, Ги начал дрожать от страха, но Саладин успокоил его», заверив, что его не постигнет подобная участь. И король Иерусалима был уведен в плен. [212]

Личный секретарь султана Имад аль-Дин постарался наиболее точно воскресить в памяти сцену, свидетелем которой стал после наступления темноты. Когда тем вечером тьма опустилась на Галилею, «султан, — писал он, — расположился на равнине Тивериады, как лев в пустыне, или луна в своем полном величии», а «мертвые были разбросаны по холмам и долинам… Поэтому запах победы был приправлен вонью мертвечины». Идя по полю боя, которое «превратилось в море крови», а пыль «стала красной», Имад аль-Дин лично убедился, какого масштаба бойня произошла в тот день: «Я шел мимо них и видел конечности павших, отрубленные и разбросанные повсюду, рассеченные надвое головы, перерезанные глотки, сломанные хребты… Тела были расчленены…»

Даже двумя годами позже, когда мусульманин из Ирака проезжал по полю сражения, он издалека увидел кости мертвых, «одни были свалены в кучу, другие разбросаны».

4 июля 1187 года полевая армия франкской Палестины была разгромлена. Захват мусульманами частицы Истинного креста нанес сокрушительный удар боевому духу христиан на всей территории Ближнего Востока. Имад аль-Дин заявил, что «крест — это приз, которому нет равных, потому что он высшая драгоценность их веры». Он верил, что захват Истинного креста «для них важнее, чем потеря короля, это тяжелейший удар, который их настиг в сражении». Реликвия была прикреплена вверх тормашками к копью и увезена в Дамаск. [213]

В бою было захвачено так много латинских пленных, что рынки Сирии оказались переполненными, и цена на рабов упала до трех золотых динаров. Кроме Рено де Шатийона казнили только воинов из духовно-рыцарских орденов. Эти смертоносные франкские «подстрекатели» были сочтены слишком опасными, чтобы оставить их в живых, кроме того, они были бесполезны в роли заложников, поскольку обычно отказывались просить выкуп за свое освобождение.

Имад аль-Дин писал: «Саладин с радостным лицом сидел на своем возвышении 6 июля, когда к нему привели сто или двести тамплиеров и госпитальеров. Лишь немногие приняли предложение принять ислам, на остальных набросилась банда учеников и суфиев… набожных людей и отшельников», непривычных к актам насилия. Имад аль-Дин так описал сцену убийства: «Некоторые рубили и резали чисто, и получили за это благодарность, другие отказывались, не могли совершить убийства, и были прощены, некоторые ставили себя в дурацкое положение, и другие занимали их места. Я видел, как они убивали неверие, чтобы дать жизнь исламу, и уничтожали многобожие, чтобы создать единобожие».

Победа Саладина над силами латинского христианства была абсолютной. Шестью днями позже он написал письмо, вновь переживая свою победу, утверждая, что «сияние меча Господа вселило ужас в многобожников», а «господство ислама расширилось». «Это был, утверждал султан, день благодати, когда волк и стервятник водят дружбу, а смерть и плен следуют по очереди… момент, когда наступил рассвет после ночи неверия». Со временем он возвел триумфальный купол на Рогах Хаттина, разрушенные очертания которого видны по сей день. [214]

Триумф Хаттина открыл дорогу другим успехам мусульман. Огромные потери христиан в живой силе 4 июля оставили Иерусалимское королевство в состоянии крайней уязвимости, потому что в больших и маленьких городах, равно как и в крепостях, почти не осталось гарнизонов. Тем не менее очевидное преимущество ислама вполне могло рассеяться и исчезнуть, если бы Саладин не продемонстрировал такого упорства и решительности и не имел столь обширных ресурсов. В общем, тем летом франкская Палестина пала почти без звука.

Тивериада капитулировала сразу, и меньше чем через неделю сдалась Акра — центр экономической жизни Утремера. В последующие недели и месяцы Саладин прилагал основные усилия к покорению прибрежных поселений и портов Палестины. Один за другим пали Бейрут, Сидон, Хайфа, Кесария и Арсуф. Тем временем брат султана аль-Адиль, извещенный о победе при Хаттине сразу после битвы, двинулся из Египта на север, чтобы захватить жизненно важный порт Яффа. Потом были и другие вылазки в глубь континента, также успешные. Аскалон сопротивлялся долго, но к сентябрю даже этот порт был вынужден сдаться, а за ним — Дарум, Газа, Рамла и Лидда. Даже тамплиеры со временем сдали свою крепость Латрун, расположенную у подножия Иудейских холмов, по пути в Иерусалим, в обмен на освобождение своего Великого магистра Жерара де Ридфора.

Стремительность и успешность действий мусульман частично объяснялись их большим численным превосходством, а также наличием в распоряжении Саладина способных преданных помощников, таких как аль-Адиль и Кеукбури. Это позволило ряду полуавтономных военных отрядов Айюбидов свободно рыскать по королевству, существенно увеличивая масштаб и скорость операций. Один латинский очевидец отметил, что мусульмане «распространялись, как муравьи, заполонив всю страну». Однако, строго говоря, ход событий того лета в основном определялся стратегией Саладина. Понимая, что исламское единство можно сохранить, только если не потерять набранную движущую силу, он старался рассеять сопротивление христиан, применяя милосердную примирительную политику. С самого начала франкским поселениям предлагались великодушные условия капитуляции. К примеру, даже латинские источники признали, что «населению Акры» дали возможность остаться в городе, жить под мусульманским правлением «в безопасности и выплачивая налоги, что обычно между христианами и сарацинами». Тем же, кто хотел уехать, «давали сорок дней, за которые они могли собрать и увезти свои пожитки, жен и детей». [215]