Леонтий Раковский - Генералиссимус Суворов

- Я еще не съел!

- Позвольте. Довольно!

- Как довольно? Я есть хочу, Прошенька!

- Не приказано.

- Кто не приказал?

- Фитьмаршал.

- А, фельдмаршал... Его надобно слушать, помилуй бог!

И он позволил Прошке убрать тарелку: Суворову запрещено было много есть.

- Александр Васильевич, вас здесь обижают, не дают и покушать. Приходите ко мне обедать, - смеялась графиня.

- Благодарствую. Но этот человек найдет меня и у вас. У него я за столом, точно Санчо-Панса во время губернаторства на острове Баратария...

Когда встали из-за стола, товарищи окружили Столыпина.

- Саша, откуда ты взял, что полы чистят нашатырем?-смеялись они.

- Сболтнул, что пришло в голову.

- Молодец!

К Столыпину протискался и генерал-поручик Киселев. Он крепко пожал ему руку:

- Спасибо, дружок! Почему ты узнал, что мне будет такой прием?

- Он Александра Васильевича хорошо знает, - ответил за друга Уткин.

- Вы помедлили являться, он и узнал, что вы чувствуете свою вину, не знаете, как показаться на глаза...

Выходили из зала.

Суворов, провожая графиню, кончал какой-то разговор:

- Вы говорите, что фортуна, как и купидон, слепая? Не верьте, графинюшка, этому мальчишке.

Он играет в жмурки, а из-под повязки плутовски подглядывает. Иначе он не догнал бы своей душеньки...

Проводив графиню до лестницы, Суворов ушел отдыхать.

Все разошлись.

Прошка, и тот ушел на квартиру к своей жене. Денщиков Столыпин отпустил в местечко.

Столыпину уходить никуда было нельзя - сегодня он дежурил у фельдмаршала. Он сел в приемной на диван и от скуки взял со стола истрепанный том журнала "Дело от безделья" за 1792 год, принесенный кем-то из адъютантов для препровождения времени.

Перелистывал, читал:

Ежели захотим мы рассматривать человека надлежащим образом во всех окрестностях его, тогда неминуемо долженствует разобрать и то, в каких отношениях находится он ко всем вещам, вне его сущим...

Переворотил еще. Глянул стихи:

Песнь в честь храбрых

Российских войск на юге

Не сведем Россам страх,

Не таковы их души,

На море и на суше

Разят врагов, как прах.

Все о нем, о Суворове. Тысячу раз это читывал. Полистал еще.

Вот песня - это интереснее:

Поля, леса густые,

Спокойствия предел,

Где дни текли златые,

Где я драгую зрел!

Прочел все семь строф. Зевнул. Спать хочется до смерти. Швырнул журнал. Отстегнул шпагу, прилег.

...Его разбудил Прошка. - Вставай, уже за полдень! А он спит! громко, во весь голос орал Прошка. Столыпин вскочил.

- Тише! Фельдмаршал спит!

- Какое там спит. Ляксандры Васильича нету.

- Неужто проспал? Не слыхал? Срамота!

Столыпин осторожно приоткрыл дверь в фельдмаршальскую спальню. На сене - никого. Кинулся в переднюю к вестовому:

- Куда ушел фельдмаршал?

- Сюдой не проходил, ваше благородие!

- Куда же он девался?

- Да что, впервой, не знаешь? В окно ушел, - подсказал Прошка, убирая постель Александра Васильевича. - Ишь, гуляет, цветочки рвет.

Столыпин глянул в окно. Суворов шел по саду. Он пристегнул шпагу и тоже вылез в окно. Быстрыми шагами стал догонять фельдмаршала.

Суворов, не оборачиваясь, тоже прибавил шагу.

Столыпин побежал. Суворов побежал тоже. Но Столыпин все-таки настиг его. Суворов круто обернулся. Весело спросил:

- Что, отдохнул, ваше благородие?

- Отдохнул.

- Ну, пойдем еще поработаем. А я цветочков набрал - вишь какая прелесть! - показал он на пышный букет розовых, фиолетовых и белых астр.

Потом вынул из кармана черепаховую, отделанную золотом табакерку с портретом Екатерины - подарок императрицы - и посыпал нюхательным табаком цветы. Понюхал. Покачал от удовольствия головой:

- Приятно! На, понюхай!

Столыпин понюхал, чихнул и, улыбаясь, пошел вслед. за фельдмаршалом к дому.

Вечером, умываясь на ночь, Суворов позвал Столыпина:

- Мальчик!

- Чего изволите?

- Завтра - суббота?

- Так точно, суббота!

- Пушки не боялись бы лошадей!

- Слушаю-с!

Больше спрашивать невозможно: нужно сообразить самому.

Столыпин в раздумье вышел из спальни: как бы не напутать, правильно отдать приказ.

Когда фельдмаршал говорил: "Патроны не мочить!" - это значило, что будет ученье на реке - переходить реку. Но "пушки не боялись бы лошадей"? Столыпин послал вестового за дежурными подполковниками - Каменевым по кавалерии и Тихановским по пехоте.

Через некоторое время подполковники явились. Столыпин передал им слово в слово приказ фельдмаршала. Стали думать сообща: что бы это могло значить? Предполагали, строили разные догадки.

Наконец Столыпин сказал:

- Вспомните, господа, первое ученье колоннами. Пехота училась против кавалерии. Потом артиллерия против пехоты. Но кавалерия против артиллерии еще не училась. Я думаю, так и должно: ученье артиллерии против кавалерии.

- Похоже,- согласились подполковники.

- Как пушки запалят, я взойду в спальню, будто бы за чем-либо. Ежели мы ошиблись, Александр Васильевич тотчас же спросит: что за пальба? Ежели мы поняли верно, он станет продолжать свою работу.

На том и порешили. На следующий день, как только загремели пушки,

Столыпин с тревогой вошел к фельдмаршалу.

Тот сидел у стола - что-то писал. Увидав вошедшего адъютанта, Суворов приставил два пальца к губам - это был знак: все правильно, все хорошо!

IV

Фельдмаршал Суворов кончал подписывать бумаги, собираясь ехать к войскам.

- Ваше сиятельство, вас дожидаются, - доложил адъютант Столыпин.

- Кто?

- Из Петербурга.

- Фельдъегерь от царицы?

- Никак нет. Фазан, - улыбнулся Столыпин.

Суворов поморщился: опять какой-либо родовитый шалопай прискакал выслуживаться при штабе фельдмаршала. Благо, войны нет.

- Красив?

- Не приведи бог! Весь в атласах и щелках. И завит, как пудель...

- Добро. Я ж его возьму с собою на ученье!

Суворов бросил перо, встал, надел каску, вышел. В приемной его ждало что-то цветистое. Зеленый атласный кафтан, коричневый шелковый камзол, желтые шелковые чулки, башмаки с золочеными пряжками, с красными каблучками.

- Фазан. Настоящий фазан!

А из нарядной чужеземной рамки гляделось обыкновенное русское лицо широкие скулы, нос пуговкой. Глаза голубые, упрямые.

"Вроде как не из глупых..."

Увидев Суворова, франт вскочил, взмахнул красной шляпой, низко склонился. С головы на пол посыпалась пудра.

- Как звать?

- Алексис Мещерский.

- Из каких Мещерских? Покойного князя Ивана сын?

- Да.

- А, очень рад. Отец был моим командиром. Достойный человек. Очень рад!

Суворов обнял его. Потом, не выпуская из объятий, чуть откинулся назад, разглядывая в упор.

- Каким фасоном повязан галстук?

- Эпикурейским.

- А сколько фасонов знаешь?

- Сорок.

- Пудра-то - заграничная?