Фёдор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

В тот день, когда была написана докладная Андропова, Генерального секретаря ЦК КПСС в Москве не было. Его тогда мало интересовала судьба останков Гитлера, поскольку он был озабочен собственной судьбой. Как мы помним, на него всерьез наехал главный идеолог Михаил Суслов с группой товарищей, недовольные тем, что Брежнев позволил себе излишнюю самостоятельность — выступил с критическим докладом на декабрьском пленуме ЦК, не поставив об этом в известность членов Политбюро. В итоге Суслов и К° собирались прошерстить Брежнева на мартовском пленуме ЦК, чего он, естественно, не хотел. Видимо, понимал, что случись подобное, и его дни на посту генсека будут сочтены. В этой ситуации от Брежнева требовался максимум выдержки и какой-нибудь хитрый и неординарный ход, которого противники от него не ожидали. И Брежнев (то ли сам, то ли с подачи своих ближайших помощников) такой ход придумал. Он отложил на неопределенный срок пленум и отправился в Белоруссию, где с конца февраля под руководством министра обороны СССР Андрея Гречко проводились военные учения «Двина». Ни один из членов Политбюро не сопровождал генсека в этой поездке, более того, многие из них, видимо, и не подозревали, что он туда уехал.

Брежнев приехал в Минск 13 марта и в тот же день встретился на одном из правительственных объектов, принадлежащих Министерству обороны, с Гречко и приближенными к нему генералами. О чем они беседовали в течение нескольких часов, неизвестно, но можно предположить, что генсек просил у военных поддержки в своем противостоянии Суслову и К°. Поскольку Гречко, да и все остальные военачальники, давно недолюбливали «серого кардинала» Суслова, такую поддержку Брежнев быстро получил. Окрыленный этим, он через несколько дней вернулся в Москву, где его с нетерпением дожидались члены Политбюро, уже прознавшие, где все это время пропадал их генеральный. На первом же, после своего приезда в Москву, заседании Политбюро Брежнев ознакомил соратников с итогами своей поездки в Белоруссию, причем выглядел он при этом столь уверенным и решительным, что все поняли — Суслов проиграл. И действительно: вскоре Суслов, Шелепин и Мазуров «отозвали» свою злополучную записку, и она нигде не обсуждалась. Главный идеолог страны признал свое поражение и с этого момента нацелил весь аппарат подведомственной ему пропаганды на восхваление «выдающегося борца за мир Леонида Ильича Брежнева». Однако эта патока польется со страниц газет чуть позже, а пока мы вернемся в середину марта 70-го.

Примерно в это же время из Советского Союза в далекий Египет прибыли наши ракетчики, которым предстояло выполнять интернациональный долг — защищать египетское небо от налетов израильской авиации. Вот уже в течение нескольких месяцев израильтяне наносили ракетно-бомбовые удары по пригородам Каира, другим населенным пунктам ОАР, не считаясь с решением Совета Безопасности ООН. Самым кровавым был налет 12 февраля на металлургический комбинат в Хелуане, где погибли восемьдесят рабочих и более ста человек получили ранения. Жертвами других налетов стали и арабские школьники — тридцать один убит и сорок шесть тяжело ранены. В это же время израильская авиация нанесла ряд ударов по средствам ПВО египетской армии. Тогда-то по просьбе правительства ОАР Советский Союз протянул руку помощи арабскому народу. В феврале была сформирована часть противовоздушной обороны особого назначения, которая в марте была переброшена в ОАР. Все делалось в обстановке строгой секретности. Вспоминает участник тех событий командир зенитного ракетного дивизиона К. Попов:

«Командировка в Египет началась для меня с приезда в дивизион (служили мы тогда в Московском округе ПВО) Бориса Ивановича Жайворонка. Однажды он говорит: формируется часть для подготовки военнослужащих ОАР в СССР. Предстоит командировка на полигон, нужны грамотные специалисты. Прибыли на полигон и действительно вначале готовили арабских ракетчиков. Долгое время факт предстоящей командировки в Египет держался в тайне. Помню, прошли медкомиссию на предмет службы в местности с жарким сухим климатом. Кто-то высказал мысль — поедем во Вьетнам (он тогда отражал американскую агрессию). Подняли справочники — сухого климата нет ни на севере, ни на юге. Поняли, стрелка клонит на Африканский континент. Нам сообщили о том, что командируемся для оказания интернациональной помощи в Египет, за 15 дней до отъезда. Пролетели эти дни в напряженнейших тренировках. А затем железнодорожным транспортом до черноморских портов — и в Александрию.

В Александрии за ночь транспорт был разгружен. Технику дивизиона перекрасили в желтый, а точнее, в песчаный цвет, погрузили на тягачи. Сами переоделись в такого же цвета форму. Делалось это просто. Каждому специалисту вручили по мешку, где лежало обмундирование без погон, полотенце, столовый прибор, сухой паек…

Глянуло солнце, и мы не узнали самих себя… Непривычная для глаза горящая желтизной техника, мы в странной форме. Все это, а также египетские военнослужащие с оружием на дорогах отчетливо говорило: мы прибыли в страну, ведущую войну. Совершив марш, заняли огневые позиции и были готовы к отражению воздушных налетов противника…»

О своих первых впечатлениях на египетской земле рассказывает еще один участник тех событий — Б. Жайворонок: «Прибыли в Египет весной, когда подул хамсин. Хамсин — по-арабски «пятьдесят». То есть столько примерно дней с небольшими перерывами свирепствует пыльная буря. Адская жара и песок, бьющий в лицо, вызывают слабость, повышают раздражаемость. Скачет давление, скачет сердце. Со временем акклиматизировались, однако до конца так и не смогли привыкнуть. И сейчас вспоминается хрустящий песок: на зубах, в каше, компоте…»

Советские люди знают из газет о том, что происходит в Египте, однако и слыхом не слыхивали про то, что туда отправились с интернациональной миссией воины их страны. Это было тайной за семью печатями всю египетскую кампанию.

В субботу, 14 марта, несколько «новомирцев» решили навестить своего бывшего шефа Твардовского, который вот уже несколько дней безвылазно сидел у себя на даче. Один из участников той поездки А. Кондратович вспоминает:

«Поехали втроем — Хитров, Виноградов и я. Сеялся мелкий снежок. Было тихо… Говорили о многом, и я без системы запищу то, что сказал А. Т.

— Хорошо говорил о письме „трех Анатолий Максимович Гольдберг. Сейчас заграница гудит о письме Суслова, Шелепина и Мазурова, которое они якобы подписали с критикой экономики страны, оказавшейся из-за неумелого руководства Брежнева и Косыгина в плачевном состоянии (как выяснится позднее, и мы об этом уже знаем, суть событий была как раз в обратном: Брежнев выступал с критикой экономики, а не Суслов и К°). Наш МИД вчера опроверг это…