Фёдор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

«По возвращении домой меня потащили по высшим инстанциям. Досталось мне по первое число, слушали мое дело и в Спорткомитете, и на судейской коллегии. Короче, посчитали зачинщиком пьянки. Предоставили слово и мне. Говорю: так, мол, и так, я же за советский хоккей переживал, я же специально судей угощал, чтобы они к нашим хоккеистам подобрее были. Не поняли меня тогда, отлучили от свистка. Спасибо Сычу, помог он мне, не оставил без работы в хоккее. Ведь я со многими рефери был дружен. Что ж плохого в том, что мы с каким-нибудь судьей после матча пропустим по маленькой? Тут и без переводчика общий язык находили. Я, например, со шведом Дальбергом через это семьями подружился: он ко мне в Москву приезжал, я к нему в Швецию…»

23 марта праздник пришел на съемочную площадку фильма «12 стульев» — наконец-то был найден исполнитель роли Остапа Бендера. Им оказался 43-летний артист Тбилисского Русского театра имени А. Грибоедова Арчил Гомиашвили. Причем некоторое время назад он уже пробовался на эту роль, но тогда судьбе было угодно развести их с Гайдаем. Но расскажем обо всем по порядку.

Однажды в поисках натуры для будущих съемок Гайдая занесло в город Горький (это происходило в период 10–20 сентября 1969 года), где в то время гастролировал Гомиашвили — он играл в мюзикле «Золотой теленок», в котором один исполнял все (!) роли, в том числе и роль великого комбинатора. Его игра настолько потрясла режиссера, что после спектакля Гайдай пришел за кулисы и предложил Арчилу попробоваться на эту же роль в его экранизации. Артист согласился. Однако в феврале, придя на пробы, он остался недоволен обстановкой, царившей в съемочной группе, и покинул ее. А спустя месяц остыл и, когда Гайдай после неудачи с Белявским вновь обратился к нему, согласился без всяких оговорок. Но история на этом не закончилась.

В один из дней Гомиашвили повезли в Госкино, чтобы показать самому зампреду комитета Баскакову. Тот же, нахмурив брови, спросил: «Почему в роли Бендера должен сниматься грузин?» На что присутствовавший на встрече Григорий Чухрай ответил: «А почему бы и нет? Папа у Остапа действительно был турецкоподданный, но мама вполне могла быть грузинкой». Баскаков рассмеялся и утвердил на роль доселе мало кому известного Гомиашвили (с 1957 года тот снялся в семи картинах, но ни одна из них не принесла ему широкой известности).

На съемочной площадке фильма «Один из нас» тоже праздник — наконец-то выздоровели режиссер Полока и актер Юматов. В ночь с 23 на 24 марта при их активном участии снимались эпизоды в Большом театре. Специально была собрана внушительная массовка, которая изображала восторженную публику. Однако из-за брака пленки этот эпизод придется переснимать еще раз 14 апреля. Между тем спустя сутки съемки вновь остановились по вине все того же Юматова — он опять выбыл из съемочного процесса на два дня (25–26 марта).

Владимир Высоцкий находится в Минске, у своего друга кинорежиссера Владимира Турова (именно в его фильме «Я родом из детства» впервые прозвучали песни Высоцкого). После памятного нам скандала Марина Влади собрала вещи и улетела в Париж, оставив мужа наедине со своими мыслями. Видимо, чтобы развеять грусть-тоску, Высоцкий и предпринял эту поездку. С собой он прихватил своего приятеля Давида Карапетяна. Поскольку до отправления поезда было еще несколько часов, друзья решили скоротать время неподалеку — в ресторане ВТО, что в пяти-семи минутах езды от Белорусского вокзала. Там с Высоцким приключилась забавная история. К ним за столик под- усадили смутного возраста даму из театральных кругов, которая с места в карьер обрушила свое раздражение на Высоцкого. Она заявила, что только что приехала из Ленинграда, но уже сыта по горло разговорами про Высоцкого. «Надоели эти бесконечные слухи о вашей персоне, — клокотала дама. — То вы вешаетесь, то режете себе вены, но почему-то до сих пор живы. Когда вы угомонитесь? Почему все должно вращаться вокруг вас? Чего вы добиваетесь? Дайте людям спокойно жить!»

Как ни странно, но эта гневная речь не произвела никакого впечатления — видимо, актер уже привык к подобного рода выпадам. Высоцкий только добродушно ухмылялся и кивал головой. В этот момент мысли его были далеко: то ли в Париже, куда укатила его супруга, то ли в Минске.

Когда друзья приехали к Турову, тот был приятно удивлен — он совершенно не ожидал приезда Высоцкого, да еще не одного, а с приятелем. Но, согласно законам гостеприимства, встретил их хлебом-солью. Отмечать приезд сели в кухне. Вскоре к режиссеру один за другим стали приходить друзья и коллеги, прослышавшие откуда-то о приезде столичной знаменитости. Батарея пустых бутылок угрожающе росла. Так продолжалось до вечера. Затем было решено продолжить застолье в каком-нибудь ресторане возле вокзала (обратный поезд в Москву отходил ночью). Когда Высоцкий садился в поезд, он уже был прилично «нагружен», однако чувства реальности еще не потерял. Карапетян, который хорошо знал привычки своего друга, понял, что ночь ему предстоит адова. Так и вышло.

Едва поезд тронулся, как Высоцкий стал буквально наседать на приятеля: мол, найди что-нибудь выпить. Тот юлил, как мог: дескать, где же я найду выпить ночью? Но Высоцкий был неумолим. В итоге Карапетяну пришлось делать вид, что он пошел переговорить с проводником. Вернувшись, объяснил: проводник — женщина, надо терпеть до утра. Высоцкий вроде бы угомонился и лег на полку. Но каждые полчаса просыпался, громко стонал, после чего хватался за сигареты. Пассажиры их купе (а с ними ехали девушка и какой-то командированый) то и дело просили прекратить это безобразие. Но Высоцкий их мало слушал.

Утром, мучимый похмельным синдромом, артист опять насел на друга: найди выпить. «Потерпи до Москвы», — стал уговаривать его Карапетян. «Не буду», — упрямо бубнил Высоцкий. Затем предложил: «Займи у нашего соседа. Объясни, что вопрос жизни и смерти». Карапетян вышел в коридор, где находился их сосед по купе. «Выручите нас, пожалуйста, — обратился он к мужчине. — Это артист Высоцкий. Ему очень худо. Одолжите десятку и оставьте адрес. Мы обязательно вышлем сегодня же телеграфом». Но сосед оказался настолько далек от творчества Высоцкого, что наотрез отказался одалживать не то что десятку, но даже захудалую трешку. Тогда Высоцкий стал уговаривать друга отдать ему по дешевку свою электробритву «Филипсшейв». Карапетян согласился. Но сосед и тут заартачился. Тогда Высоцкий кинул в бой последний козырь — свою пыжиковую шапку. Козырь сработал. И не удивительно: такая, шапка по тем временам была вещью остродефицитной и стоила несколько сот рублей, а Высоцкий согласился продать ее за пару червонцев. Во как жажда допекла!