Фёдор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

Так продолжалось до конца 57-го, пока в Москву с кратким визитом не приехал лидер итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти. На одном из раутов он внезапно спросил у Хрущева, где теперь тот шахтер Стаханов, имя которого гремело до войны на весь мир, уж не умер ли. "Да нет, живой. Живет себе в Донбассе", — ответил Хрущев, который даже не знал, что Стаханов вот уже почти два десятилетия живет и работает в Москве, в Минуглепроме. "Нельзя ли с ним встретиться?" — поинтересовался Тольятти. "Отчего же, можно".

В тот же день Хрущев дал задание своему помощнику послать гонцов в Донбасс, за Стахановым. "Так он же в Москве, Никита Сергеевич!" — сообщил шефу неожиданную новость помощник. "Как в Москве? Зачем в Москве? — удивился Хрущев. — Непорядок. Пусть после встречи с Тольятти отправляется в Донецкую область". Так волевым решением главы государства Стаханов ни с того ни с сего оказался в "южной ссылке". Причем отправился он туда один, поскольку жена с детьми с ним не поехали.

В Донбассе Стаханов сначала занимал должность заместителя управляющего угольным трестом в городе Чистякове (затем — Торез), потом пересел в кресло главного инженера. Поначалу жил в гостинице, потом поселился в неотремонтированный старый домик барачного типа с печным отоплением и удобствами во дворе. И это после стольких лет жизни в столице, в роскошной квартире в правительственном доме! Жил один-одинешенек, всеми позабытый на шестом десятке лет. Даже местные власти не замечали Стаханова. И только два человека поддерживали бывшего кумира миллионов: секретарь парткома шахтоуправления "Торезское" Сергей Любенков да новая жена, которую Стаханов нашел здесь же — в Чистякове.

Первый звонок о том, что про Стаханова опять вспомнили, прозвучал, как уже говорилось, в 68-м году, когда его пригласили на Устный выпуск газеты "Труд". В прессе вновь замелькало его имя. А два года спустя его наградили званием Героя Социалистического Труда. Награду ему вручали в Кремле, где он в последний раз был лет эдак двадцать, а то и поболее, назад. К сожалению, награда не принесет Стаханову радости: под впечатлением этого события у него случится нервное расстройство, и он угодит в психушку. Но об этом рассказ впереди, а пока вернемся в сентябрь 70-го.

25 сентября в Центральном доме журналиста состоялась пресс-конференция по поводу создания новой лотереи — "Спортлото", билеты которой должны были распространяться с октября. Нынешнее молодое поколение почти ничего про нее не знает, однако в течение четверти века эта лотерея была очень популярна. Суть ее состояла в следующем. Как известно, всего в спорте 49 видов. На билетах "Спортлото" надо было угадать от 6 до 3 номеров. В зависимости от сложности задания формировался и выигрыш: угадал три номера — получи 3 рубля, шесть — уже 500. Насколько мне помнится, в первое время существования "Спортлото" мой отец несколько раз покупал билеты этой лотереи, но ни разу не выиграл больше трех рублей. И так было у большинства покупателей, что все равно ничуть не влияло на огромную популярность лотереи.

Тем временем в Москве начинается новый театральный сезон. Театр на Таганке открыл его 18 сентября премьерой спектакля Юрия Любимова "Что делать?" по Н. Чернышевскому. В зале был аншлаг, впрочем, как и на всех постановках этого театра. Это один из немногих столичных театров, где люди простаивают ночи напролет, чтобы достать желанный билет на любой спектакль.

В другом театре — Малом — обстановка крайне напряженная. Туда приглашен новый главреж — Борис Равенских из Театра им. Пушкина, — который с первых же дней своего пребывания в Малом встречается с серьезным сопротивлением внутри коллектива. В числе недовольных — патриарх театра Михаил Царев. Еще в 64-м году он был освобожден с поста директора театра по единодушному предложению партбюро театра, выраженному непосредственно министру культуры Екатерине Фурцевой. Однако Царев, перестав директорствовать, номинально продолжал властвовать внутри коллектива, лелея надежду вернуть себе кресло директора. В сентябре 70-го он был в двух шагах от него, потеснив трех других претендентов на этот пост: Жарова, Солодовникова и Колеватова. Однако из-за прихода Равенских все сорвалось — выборы директора не состоялись, и корзина цветов, предназначенная для Царева, пока так и осталась неподнесенной (пишу "пока", поскольку ровно через месяц Царева все-таки изберут директором).

Кроме этого, Равенских задумал вернуть в театр Бориса Бабочкина, которого те же Царев и Жаров терпеть не могли и сделали многое для того, чтобы тот год назад покинул их коллектив. И вот на тебе: все старания коту под хвост! Плюс ко всему из-за назначения Бабочкина подал заявление об уходе режиссер Варпаховский. Короче, с приходом нового режиссера обстановка в Малом складывалась весьма непростая.

26 сентября на Большой спортивной арене в Лужниках состоялся очередной матч футбольного первенства страны между столичным "Торпедо" и минским "Динамо". Матч не привлек к себе внимания публики — на стотысячной арене присутствовало всего-то восемь тысяч болельщиков. Однако если бы футбольная публика знала, что этому матчу суждено войти в историю, она бы наверняка его не проигнорировала. Дело в том, что в этом матче свою последнюю официальную игру провел выдающийся игрок Эдуард Стрельцов.

Еще в январе Стрельцов залечил травму ахилла, полученную в игре за дубль (его подрезал славившийся грубой игрой столичный "динамовец" Никулин), и вновь вернулся в состав "Торпедо". Однако играл блекло. Он не забил ни одного мяча в прошлом сезоне, не складывалось у него и в этом. Причины были разные. Тут и лишний вес (хотя в его прибавке были объективные причины — годы, проведенные в неволе (1958–1963), сказались на обмене веществ), и предвзятое отношение тренера, который то ставил Стрельцова на игру, то оставлял в запасе. А это всегда бьет по нервам игрока — уверенности-то нет. Стрельцов подумывал было уйти в другую команду, однако автозаводское руководство делать это ему запретило. Мол, ты начинал в "Торпедо", здесь и закончишь. Он и закончил. Сначала перестал играть за дубль, а потом и в основном составе. Вскоре после того памятного матча с минчанами (его торпедовцы проиграли 0:1) Стрельцов однажды позвонил тренеру Иванову и спросил, приезжать ли ему на сборы в Мячково. Тренер безразлично ответил: "Как хочешь". Стрельцов не поехал. Говорят, когда кто-то из игроков высшей лиги узнал, что великий Стрелец закончил играть, а ему даже проводов не устроили, он с грустью заметил: "Если с самим Стрельцовым так поступили, то нас и подавно метлой погонят".

Повесив бутсы на гвоздь, Стрельцов пойдет учиться. Он станет студентом Смоленского института физкультуры (его филиал находился в подмосковной Малаховке). Правда, гранит науки Стрельцов будет грызть без особого усердия. В занятия он долго не сможет втянуться, хотя в институт ездить будет с охотой — на людях легче развеяться, прогнать из головы невеселые мысли, связанные с уходом из, большого футбола. В родное "Торпедо" примерно на год он забудет дорогу вовсе, даже в повседневной жизни ни с кем из игроков не будет общаться. Сделать это будет не трудно, поскольку теперь Стрельцов жил не возле стадиона "Торпедо" на Автозаводской, а совсем в иных краях — у Курского вокзала. Он и на игры практически перестанет ходить, предпочитая смотреть их по "ящику".