Федор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди

7 ноября, к 61-й годовщине Великого Октября, свет увидела очередная книга Леонида Брежнева под названием «Целина». Как мы помним, две предыдущие книги — «Малая земля» и «Возрождение» — вышли несколько месяцев назад, и вот теперь трилогия обрела свою последнюю часть. Народ встретил это событие безмолвно, а вот пропагандистский аппарат наоборот — буквально захлебываясь от восторга. Вообще, все эти несколько месяцев, с тех пор как первая книга генсека вышла в свет, людей только и кормили, что восторгами по поводу этих, в общем-то, вполне обычных произведений. Устраивались их обсуждения, писались диссертации, ставились спектакли. Так, в июне в Москве состоялся концерт, в котором звучали песни о Малой земле, в августе артист-чтец Альберт Иричев читал «Малую землю» со сцены киноконцертного зала «Октябрь» и т. д. и т. п. Нечто подобное в Советском Союзе в последний раз происходило при Сталине: тогда произведения «вождя всех народов» тоже восхвалялись до небес (правда, в отличие от Брежнева Сталин их писал собственноручно). Однако Брежнев пойдет еще дальше — он себя и Ленинской премией в области литературы наградит. Но об этом чуть позже.

Кинорежиссер Эльдар Рязанов в те дни был занят насущной проблемой — пробивал на «Мосфильме» свой (совместно с Григорием Гориным) сценарий «О бедном гусаре замолвите слово». В октябре он дал читать его на студию, но главреду Л. Нехорошеву тот ужасно не понравился, причем по идеологическим причинам: он сразу раскусил суть прочитанного, найдя там откровенный намек на сегодняшнее время, на произвол КГБ. Тогда Рязанов отнес сценарий на самый верх — генеральному директору «Мосфильма» Николаю Сизову. Тот пообещал дать ответ в праздники.

8 ноября Рязанов приехал в МХАТ к Олегу Ефремову, чтобы договориться с ним об освобождении от репетиций актеров Андрея Мягкова, Ии Саввиной и Вячеслава Невинного для участия в съемках фильма «Гараж», который был запущен в подготовительный период. Из кабинета Ефремова Рязанов позвонил Сизову. Услышанное режиссеру польстило: генеральный восторженно отозвался о прочитанном и дал свое «добро» на его постановку. Окрыленный Рязанов тут же позвонил своему соавтору Григорию Горину и передал ему слова Сизова. Однако их восторги оказались преждевременными.

10 ноября Рязанов пришел к Сизову, чтобы уточнить детали. Однако хозяин киностудии встретил его неласково. Видимо, за эти дни он уже успел связаться с Нехорошевым, и тот объяснил ему те нюансы сценария, которые до генерального не дошли. Поэтому Сизов был хмур, мялся и о сценарии уже не сказал ни одного доброго слова. Он сообщил, что не может решать вопрос запуска картины без ведома Госкино, и советовал отнести сценарий туда. Рязанову не оставалось ничего иного, как последовать этому совету: он отдал сценарий главному редактору Кинокомитета А. Богомолову.

В тот же день страна отмечала День милиции. По давно заведенной традиции вечером того дня состоялся праздничный концерт, который транслировался по телевизору (1-я программа ЦТ, 19.30). В нем новый шлягер исполнила София Ротару — песню Николая Мозгового «Родной край» («Чаривний край»). Вот как об этом вспоминает сам композитор:

«С Сонечкой мы выросли, можно сказать, вместе. Наши села — ее Маршенцы и мое Новоселица — расположены так, что улица одного села переходит в улицу другого. Знакомство наше началось со школьных олимпиад и смотров самодеятельности — практически с третьего класса. Она пела украинские и молдавские песни, что-то мы даже исполняли с ней дуэтом…

А с «Родным краем» произошла такая смешная ситуация: мы совершали трехмесячный тур по городам Польши. В тот день выступали в «Зале конгрессов» в Варшаве. В холле за кулисами, где артисты ждали своего выхода, работал телевизор. Вдруг прибегает наш солист Виктор Шпортько и кричит: «Ребята, переключите канал, сейчас Ротару будет песню Коляна петь!» И тут как раз меня зовут на сцену. Получилось так: я пел эту песню в зале, а Соня в тот же момент — по телевизору. Те, кто это видел, пришли в зал, машут мне, а я не могу понять, в чем дело, осматриваю себя — может, что-то расстегнуто?..»

11 ноября в Москву приехала делегация конгресса США во главе с сенатором Абрахамом Рибиковым. В этих переговорах впервые принял участие член Политбюро, 1-й секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Романов, что тут же дало повод к массовым слухам на Западе: дескать, Романов — явный претендент на кресло премьера. Вот как об этом пишут В. Соловьев и Е. Клепикова:

«Американскую делегацию приняли в Кремле Косыгин и Романов — событие крайне необычное. Косыгин, конечно, иногда участвовал в международных делах — не только во внутренних экономических… Он ездил в Канаду, в Пекин и другие города, где весьма успешно вел переговоры. Однако к середине 70-х годов Брежнев это у него отобрал. Он сам любил высокое представительство: поездки за границу, приемы гостей тешили его имперское тщеславие. И Косыгин, человек дельный и отнюдь не тщеславный, отказался с легкостью от зарубежных полномочий. Поэтому прием им американских сенаторов и участие в этом приеме Романова воспринимались событием чрезвычайным — попыткой престарелого премьера ввести в свою должность Романова при полном согласии на то и с санкцией Суслова, главного распорядителя кремлевских постов. К слову, американские сенаторы были поражены грубостью Романова, бесцеремонной резкостью, с которой он обрывал переводчика, хамской манерой разговора с Абрахамом Рибиковым и полным невежеством в иностранных делах. Однако он думал не об американских сенаторах, он старался — и, быть может, перестарался — выслужиться перед покровителем в этой своей первой международной встрече на столь высоком уровне.

Встреча с американской делегацией оказалась поворотной для карьеры Романова. Увы, в нежелательном для него направлении. Стало ясно, что высокие покровители метят его либо в премьер-министры — на место Косыгина, либо в Секретариат ЦК — на место Брежнева. Это было настолько очевидно, что западные журналисты начали писать о нем как о человеке, идущем на повышение… и очень вероятном наследнике Брежнева. К тому же он и без неуклюжего эпизода с американскими сенаторами выводился как очевидный кандидат в преемники — путем исключения всех других кандидатов по возрасту, по национальности, по отсутствию высокого покровительства…»

Практически все советские газеты в те дни были полны материалами о лучшем друге Советского Союза певце и киноартисте Дине Риде. Дело в том, что в конце октября тот приехал на свою родину, в США (Дин Рид жил в ГДР), чтобы показать там свой последний фильм — «Эль Кантор» («Певец»), посвященный памяти чилийского певца Виктора Хары, зверски замученного пиночетовской хунтой. Главную роль в фильме играл сам Дин Рид. Демонстрация картины состоялась в стенах Миннесотского университета, куда актер приехал по приглашению студентов. После показа фильма Дин Рид принял участие в мирной демонстрации в городке Делано, чем навлек на себя гнев тамошних властей. В числе двух десятков демонстрантов его арестовали за «нарушение общественного порядка» и бросили в кутузку. В Советском Союзе этот арест расценили как личное оскорбление, поскольку Дина Рида здесь хорошо знали, он считался лучшим другом советских людей. 11 ноября в газетах было опубликовано открытое письмо президенту США Д. Картеру с просьбой отпустить певца на свободу. Под этой петицией стояли подписи именитых людей: Майи Плисецкой, Максима Шостаковича, Давида Ойстраха, Юрия Темирканова, Евгения Нестеренко. Судя по всему, президент это письмо не читал. Но ситуация и без этого «разрулилась» благополучно. 13 ноября Дин Рид предстал перед судом присяжных в округе Райт (штат Миннесота) и был признан невиновным. Об этой радостной вести сообщили практически все советские газеты, даже «Пионерская правда».