Федор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди

«Андрон страшно нервничал. Мы накрыли стол, открыли бутылку. Неожиданно в комнату ворвался неизвестно откуда взявшийся Коппола, начал трясти Андрона за руку, крича, что он видел фильм и восхищается Кончаловским. Потом залез в салат пальцем, облизал его и так же загадочно исчез, как и появился.

Первый приз взял «Апокалипсис», вторая премия досталась Кончаловскому. Мы не расстроились. Фильм Копполы действительно был очень сильным. Познакомившись, я попросил Фрэнсиса привезти фильм на Московский международный фестиваль. Обещание он сдержит…»

Непростое время переживал в те дни классик отечественного кинематографа режиссер Леонид Трауберг. Придя в кино в начале 20-х, он основал вместе с Григорием Козинцевым знаменитую Фабрику эксцентрического актера (ФЭКС), из которой вышли многие звезды отечественного кино. Трауберг снял такие хиты, как «Шинель» (1926), «Новый Вавилон» (1929), «Трилогию о Максиме», за которую был удостоен Сталинской премии в 1941 году. Однако в середине 70-х Трауберг впал в немилость и был отлучен от кинематографа. Почти пять лет он стоически выносил это отлучение, после чего решил апеллировать к руководству Госкино. 19 мая он написал письмо Ф. Ермашу, в котором говорилось следующее:

«Обращаюсь к Вам как к руководителю советской кинематографии, в которой проработал полвека.

За это время я пережил два отлучения от кино, второе — пять лет назад. Наказание за мои проступки было в немалой степени обоснованным…

Но ужасно полное лишение работы. Сделано все, чтобы закрыть передо мною все двери. Бойкот. Зачеркивание пусть небольшой моей роли в кино. В конечном счете измывательство. За что?

Политически, творчески я ничего плохого для своей родины, для советской власти не совершил. Легенда о моем «космополитизме», космополитизме человека, в основном создавшего образ Максима, — явление определенной эпохи. Неужели ей нет конца?

Очень возможно, что Вы пройдете мимо моего письма. Осуждать Вас за это не могу. Всегда считал и буду считать ленинскую партию самой человечной, самой справедливой.

Но не написать Вам о доводящем до отчаяния своем положении не мог.

Простите».

Судя по всему, опала с Трауберга была снята. Во всяком случае, вскоре после этого послания — в начале июня — по ЦТ покажут его легендарную трилогию про Максима, которую давно не показывали.

Москва буквально плавится от жары: 18 мая ртутные столбики термометров достигли отметки в 31 градус тепла. В последний раз нечто подобное происходило в столице более 80 лет назад — 18 мая 1897 термометры показывали температуру в 29 градусов.

В субботу, 19 мая, в Тбилиси, при огромном стечении публики, сборная СССР по футболу играла очередной матч отборочного цикла чемпионата Европы. Нашим футболистам противостояли спортсмены из Венгрии. Нас устраивала только победа, поскольку только такой исход мог вытащить нас с последнего места в подгруппе. Но увы, увы, увы… Наши футболисты играли из рук вон плохо: Олег Блохин, на которого делалась главная ставка, за весь матч практически не создал ни одного опасного момента у ворот соперника, да и другие его партнеры выглядели не лучшим образом. Например, Александр Бубнов и вовсе учудил: заработал удаление. В итоге матч закончился позорной для нас ничьей. С тремя очками наша сборная так и осталась на последнем месте (на первом расположилась команда Греции, у которой было 5 очков).

В тот же день в Ашхабаде завершил свою работу 12-й Всесоюзный кинофестиваль. Главный приз достался двум лентам: политическому фильму Витаутаса Жалакявичюса «Кентавры» (про путч в Чили в 1973 году) и социальной мелодраме Ланы Гогоберидзе «Несколько интервью по личным вопросам». Особого приза за исторический фильм был удостоен «Емельян Пугачев» Алексея Салтыкова. Призы в других номинациях распределились следующим образом: лучший фильм на историко-революционную тему — «Кровь и пот», лучший фильм о жизни села — «Среди людей», «Чужое счастье», «Жнецы», лучший приключенческий фильм — «Поговорим, брат…», «Крепость», лучшая комедия, — «Шла собака по роялю», лучший фильм на морально-этическую тему — «Цветение несеяной ржи». Специального диплома фестиваля удостоена документальная эпопея «Великая Отечественная».

Лучшими актерами признаны: Сергей Бондарчук («Отец Сергий»), Анна Каменкова («Молодая жена»), Андрей Ростоцкий («Конец императора тайги»).

24 мая в ЦК КПСС на Старой площади состоялся просмотр фильма Элема Климова, «Агония». Как мы помним, эта многострадальная картина была снята еще пять лет назад, но по идеологическим соображениям положена на полку. В течение этих лет и сам режиссер, и руководство «Мосфильма» пытались добиться выхода фильма на экран, но тщетно. Наконец после того как западная пресса подняла очередную волну в защиту «Агонии», Госкино распорядилось, чтобы Климов в очередной раз доработал ленту, выбросив из нее наиболее одиозные куски. Этот вариант и был представлен на суд идеологов ЦК. Говорят, просмотр проходил при гробовой тишине. Присутствовавший на нем глава Госкино Филипп Ермаш, который и выступил инициатором выпуска фильма на экран, сразу понял, что дело «швах». Чутье его не обмануло. Едва в зале включили свет, первое, о чем спросили Ермаша, было: «А нам это нужно?». Ермаш не успел еще и рта открыть, как сам же спрашивающий и ответил: «Нам это не нужно». «Агония» осталась лежать на полке.

25—26 мая в «Маленьких трагедиях» начали снимать сцены «в доме Доны Анны». Помните, Дон Гуан навещает Дону Анну в ее доме, пылко признается ей в любви. Как вспоминает Н. Белохвостикова: «Чувствовала я себя в те дни скверно. Я тяжко болела. Сначала грипп с высокой температурой, потом с совсем низкой: 35 градусов! Давление было сто на девяносто, и меня постоянно кололи камфорой, чтобы я поднималась и шла сниматься. Софья Абрамовна Милькина (жена режиссера фильма М. Швейцера. — Ф. Р.) привозила отвары из каких-то полезных трав, хотела даже, чтобы я у нее пожила в такое трудное для меня (и для съемок!) время. Но я жила дома, меня привозили — отвозили, я почти не вставала. Так и снималась. А Володя Высоцкий мне очень сочувствовал. Он понимал мое состояние. То ли потому, что уже и сам был далеко как не здоровым, то ли оттого, что он, с его особой нервной организацией, понимал каждого человека, с которым общался. Он все время поддерживал мой упавший дух, что называется, не давал мне «завянуть». Он перетаскивал меня с места на место, так и носил по всей студии, когда я была мало транспортабельна. А это случалось часто. «Ну, давай, — говорил, — я тебе стихи почитаю». Он прямо на ходу импровизировал, посвятил мне много стихов. Я страшно хотела сохранить его стихи на память и просила его: «Перепиши и подпиши мне!» Он клятвенно обещал, но обязательно хотел их подработать, подшлифовать. Не успел! Наизусть, при таком плохом самочувствии, я ничего специально не стала запоминать. Да и не смогла бы…