Стивен Рансимен - Падение Константинополя в 1453 году

Ущерб, нанесенный деспотии, и число человеческих жертв были огромны. Константин более не смел уже думать о новых завоеваниях. Вместо них он решил укрепить свое положение с помощью серии внешнеполитических союзов. В 1441 г. он вступил во второй брак. Его женой стала Катерина, дочь владетеля Лесбоса Дорино Гаттилузи из генуэзской династии, основанной Франческо, женатым на сестре императора Иоанна V; к тому времени династия эта совсем эллинизировалась. Однако через год Катерина умерла бездетной, и Константин стал подыскивать себе новую жену с солидным приданым и полезными связями. Он сделал предложение Изабелле Орсини, сестре князя Таренто, его посланцы в Неаполе собирали сведения об инфанте португальской, а посол в Венеции попытался сосватать ему дочь дожа Франческо Фоскари. Но ни одна принцесса не пожелала разделить с ним его шаткий трон; не удалось также заключить прочный союз с каким-либо из западных государств. Одновременно его верный друг и секретарь Георгий Франдзис (Сфрандзи), относившийся к Западу с недоверием, поспешил в Трапезунд, чтобы добиться для своего господина руки дочери потомка Великих Комнинов. Конечно, у ее отца уже не было большого политического веса, но он все еще был богат — благодаря серебряным рудникам и доходам от торговли, шедшей через его столицу. Эта девушка могла бы принести богатое приданое, а кроме того, трапезундские принцессы всегда славились красотой. Ее тетка, жена императора Иоанна VIII, считалась красивейшей женщиной своего времени, хотя видевший ее де ла Брокьер и отмечает с неудовольствием слишком обильное и, на его взгляд, неоправданное употребление ею косметики. Однако миссия Франдзиса не увенчалась успехом [94]. Константин выдал свою племянницу Елену, старшую дочь Фомы, за сына Георгия Бранковича, деспота Сербии. Но даже Георгий был слишком благоразумен, чтобы провоцировать турок заключением союза с деспотом Мореи [95].

В момент смерти Иоанна VIII Константин находился в Мистре; Фома же был уже на пути в Константинополь. Он прибыл туда 13 ноября 1448 г., ровно через две недели после кончины императора, и, надо сказать, вовремя, так как его брат Димитрий, спешно прибывший в Константинополь из своего апанажа в Селимврии, уже предъявил свои претензии на трон. Димитрий рассчитывал главным образом на поддержку противников церковной унии. Однако по существовавшей правовой практике при отсутствии коронованного императора верховная власть в Константинополе переходила к императрице. Престарелая вдовствующая императрица Елена использовала свой престиж, настояв на провозглашении императором Константина — старшего из ее оставшихся в живых сыновей. Общественное мнение поддержало ее. Надежды Димитрия рухнули, и, когда в Константинополь явился Фома, он признал себя побежденным и присоединился к сторонникам Константина.

Франдзис, который как раз в это время находился в Константинополе в связи со смертью сына, был послан императрицей к султану Мураду с сообщением о предстоящем вступлении на престол Константина, на что тот любезно дал согласие. Двое высоких сановников, Алексей Ласкарис Филантропин и Мануил Палеолог Иагрос, отправились в Мистру с императорской короной, и 6 января 1449 г. местный митрополит короновал Константина в кафедральном соборе Мистры [96]. За истекшую тысячу лет, за исключением никейского периода, это была первая коронация императора вне стен Константинополя и к тому же совершенная не патриархом. Хотя никто не оспаривал прав Константина на престол, законность этой церемонии все же вызывала сомнения. Тем не менее было признано необходимым, чтобы он взошел на престол как можно быстрее, осуществить же коронацию в Константинополе было затруднительно, поскольку тогдашнего патриарха Георгия Маммаса бойкотировала бóльшая часть духовенства [97].

12 марта Константин прибыл из Мистры в столицу империи со своей свитой на каталонских галерах. Через несколько дней он объявил братьев Димитрия и Фому деспотами Мореи совместно: Димитрий получил Мистру и юго-восточную часть полуострова, Фома же — северо-западную с Кларенцей и Патрасом. На торжественной церемонии в присутствии императрицы-матери и высоких сановников империи оба брата присягнули на верность императору и поклялись в вечной дружбе друг другу. И хотя впоследствии они неоднократно нарушали свою клятву, их отъезд сделал Константина полновластным хозяином Константинополя [98].

Императору было в то время почти 45 лет. У нас нет подробного описания его внешности. Он был, по-видимому, высоким и стройным, с присущими его фамилии строгими и правильными чертами лица и темными волосами. Он не проявлял особого интереса к интеллектуальным занятиям, философии или богословию, хотя в Мистре и был дружен с Плифоном и его последним актом перед отъездом оттуда в Константинополь было официальное утверждение сыновей Плифона наследниками собственности, полученной их отцом. Еще до вступления на престол он проявил себя хорошим солдатом и умелым администратором. Это был человек цельный, никогда не прибегавший к недостойным действиям. В отношениях со своими трудными братьями он проявлял великодушие и терпение. Его друзья и сановники, даже если иной раз и расходились с ним во мнениях, были очень преданы ему. Кроме того, он обладал даром вызывать восхищение и любовь своих подданных. Уже само прибытие его в Константинополь было встречено там с искренней радостью [99].

Он нуждался в подобных чувствах, прибыв в этот город, наполненный горечью и унынием. Ненависть к официальному союзу с римской церковью не ослабевала. Константин же считал себя связанным обязательствами, данными его братом во Флоренции. Но поначалу он не торопился с решительными мерами. Возможно, здесь сказалось влияние матери, с которой он очень считался. Ее смерть 23 марта 1450 г. была для него тяжелой утратой. Он стремился, чтобы в его окружении были представители всех партий. Своим первым министром Константин назначил великого адмирала флота мегадуку Луку Нотараса, который был противником унии, хотя и не таким фанатичным. Иоанн Кантакузин, близкий друг Константина во время его пребывания на Пелопоннесе и активный сторонник унии, стал стратопедархом. Великий логофет Метохит и протостратор Димитрий Кантакузин, по-видимому, тоже сомневались в целесообразности унии, однако готовы были поддержать любую политику, которую предпочтет император. Их позицию разделял секретарь императора Франдзис, который, очевидно, являлся его наперсником [100]. Патриарх Григорий был разочарован тем, что не нашел у нового императора должной поддержки; в августе 1451 г. он перебрался в Рим, где его больше ценили, и разразился там упреками в адрес императора и его окружения, обвиняя их в прохладном отношении к унии [101].