Стивен Рансимен - Падение Константинополя в 1453 году

На южном конце влахернской стены, обращенном к Золотому Рогу, ее усиливал прорытый Иоанном Кантакузином ров, который, по-видимому, огибал угол стены, спускавшейся к самому заливу, и проходил вплоть до подножия крутого холма, на который стена поднималась. Затем стена под прямым углом поворачивала к основной линии городских укреплений. В этой стене имелось двое ворот — Калигарийские и Влахернские, а также небольшая потайная дверца под названием Керкопорта, обычно закрытая, расположенная в том месте, где влахернская стена соединялась под углом со старой стеной Феодосия. Стена Феодосия, сооруженная в правление императора Феодосия II префектом Анфимием, шла от этого места непрерывной линией до берега Мраморного моря. Эта стена была тройной. Снаружи ее был глубокий ров шириной примерно 60 футов, отдельные участки которого при необходимости могли быть наполнены водой. По внутренней стороне этого рва проходил невысокий зубчатый бруствер; между ним и стеной шел проход шириной от 40 до 50 футов. Этот проход, называемый Периволос, тянулся по всей длине стен. Затем возвышалась стена, обычно описываемая как наружная, высотой около 25 футов, с квадратными башнями, расположенными на расстоянии примерно от 50 до 100 ярдов одна от другой. За стеной имелся еще один внутренний проход, называемый Паратихион, шириной от 40 до 60 футов. Далее поднималась внутренняя стена высотой около 40 футов, с башнями квадратной или восьмиугольной формы высотой примерно 60 футов; они были расположены так, чтобы прикрывать промежутки между башнями внешней стены. В стенах Феодосия было несколько ворот, часть которых использовалась населением, другие же предназначались лишь для военных целей. Недалеко от берега Мраморного моря имелась небольшая дверца. Затем, если двигаться на север, шли Золотые ворота, или Первые военные ворота, через которые по традиции торжественно въезжал император по прибытии в город.

Затем шли Вторые военные ворота и за ними Пигийские ворота, называемые сейчас Силиврийскими, предназначенные для невоенных целей. Недалеко от них были расположены Третьи военные ворота. Далее рельеф местности повышался до Регийских ворот и расположенных еще выше Четвертых военных ворот. На самой верхней точке гребня находились ворота св. Романа, называемые сейчас Топкапу. Затем следовал резкий спуск, примерно на 100 футов, к руслу небольшой речки Ликос, которая втекала в город по трубе, проложенной под стенами в 200 ярдах южнее Пятых военных ворот. Эти ворота, расположенные, таким образом, в долине реки, были известны византийцам как ворота Святого Дня Господня (Кириаки), по названию расположенной поблизости церкви; однако в народе их, по-видимому, называли военными воротами св. Романа, и авторы, описывающие осаду, постоянно путают их с гражданскими воротами того же названия. С этого места начинался новый подъем стен на другой гребень, на вершине которого находились Харисийские ворота, называемые теперь Адрианопольскими. Участок стен над рекой Ликос, известный как Месотихион, всегда считался наиболее уязвимым местом городских укреплений. Харисийские ворота иногда называли также Полиандрионом, а отрезок стен, шедший по вершине гребня до Ксилокерконских ворот, расположенных перед самым стыком стен Феодосия с влахернской стеной, известен как Мириандрион [174].

Когда в 1422 г. султан Мурад напал на город, византийцы сконцентрировали свою оборону на наружной стене, через которую турки так и не смогли пробиться. Джустиниани и император решили, что и на этот раз ввиду немногочисленности находившихся в их распоряжении войск такая тактика будет наилучшей. Расположить достаточно людей также и по внутренней стене оказалось невозможным, но только с ее башен можно было стрелять тяжелыми ядрами и метать камни. Разрушения, произведенные в наружной стене в 1422 г., были в последующие годы в основном устранены, и Джустиниани позаботился о том, чтобы стены были восстановлены полностью. Архиепископ Леонард, который воображал себя военным специалистом, заявлял впоследствии, что все военные руководители обороны ошибались с самого начала и что защищать нужно было внутренние стены. Однако именно эти стены, добавляет он со своим обычным злорадством по отношению к грекам, были в плохом состоянии, поскольку выделенные на их починку средства расхитили два грека, которых он называет Ягаром и монахом Неофитом. Это была чудовищная клевета. Ягар, которого в действительности звали Мануил Палеолог Иагрос, был родственником императора и уважаемым государственным деятелем; его имя неоднократно упоминается в настенных надписях в тех местах, где стены были тщательно восстановлены. Что же касается известного монаха Неофита, друга императора, то, будучи противником унии, он в то время проводил свои дни в покое и молитве в монастыре харсианитов, не принимая никакого участия в общественной жизни, и с трудом можно себе представить, чтобы он мог заполучить контракт на строительные работы. Однако архиепископ Леонард был убежден, что нет такой гнусности, на которую были бы не способны попы-схизматики [175].

5 апреля защитники города заняли позиции, указанные им императором. Сам он вместе со своими лучшими войсками из греков выбрал себе место в Месотихионе, где стены пересекали реку Ликос. Джустиниани расположился справа и выше от него, в районе Харисийских ворот и Мириандриона. Однако, когда стало ясно, что султан намерен нанести главный удар в районе Месотихиона, Джустиниани со своими генуэзцами присоединился к императору, передав защиту Мириандриона братьям Боккиарди с их отрядом. Часть константинопольских венецианцев во главе со своим бальи Минотто заняла оборону в районе императорского дворца во Влахернах, причем в первую очередь они должны были вычистить и вновь заполнить водой ров перед стенами. Их престарелому соотечественнику Теодоро Каристо был поручен участок стены между Калигарийскими воротами и стенами Феодосия. Братья Лангаско и архиепископ Леонард находились со своими людьми за рвом, спускавшимся к Золотому Рогу. Слева от императора стояли отряды генуэзцев во главе с Каттанео, а далее греки под командованием родственника императора Феофила Палеолога, которому была поручена оборона Пигийских ворот. Венецианец Филиппе Контарини должен был защищать участок стен от Пигийских до Золотых ворот, за оборону которых отвечал генуэзец по имени Мануэле. Участок слева от него до самого моря занимал отряд Димитрия Кантакузина.

Стены вдоль берега моря охранялись значительно меньшим числом людей. Джакобо Контарини должен был защищать район Студиона. Следующий участок стен, где вряд ли можно было ожидать нападения, охранялся греческими монахами, которые должны были нести сторожевую службу и в случае опасности вызывать помощь из резерва. Рядом с ними, в районе гавани Элевтерия, стоял принц Орхан со своими турками. В восточной части побережья Мраморного моря в районе ипподрома и Старого императорского дворца расположились каталонцы под командованием Пере Хулиа. Кардинал Исидор с двумястами солдат занял позиции у мыса Акрополя. Берег залива Золотой Рог должны были защищать венецианские и генуэзские моряки под командованием Габриэле Тревизано, в то время как его соотечественник Альвизо Диедо был назначен командующим всеми находившимися в заливе судами. В самом городе было оставлено в резерве два отряда: один, под командованием мегадуки Луки Нотараса, имевший на вооружении подвижную артиллерию, занимал район Петры, недалеко от сухопутных стен; другой, во главе с Никифором Палеологом, находился на центральном гребне возле церкви св. Апостолов. Из состава флота было выделено десять кораблей для обороны заградительной цепи; пять из них были генуэзскими, три — критскими, один — анконским и один — греческим. Командование над ними было поручено одному генуэзцу; вполне возможно, что это был установивший заграждение Солиго. Весьма важно было иметь среди экипажа этих судов кого-то, кто был бы в хороших отношениях с жившими в Пере генуэзцами, так как другой конец цепи, перегораживавшей Золотой Рог, был закреплен на их стенах. В целом император, очевидно, старался расположить свои греческие, венецианские и генуэзские войска вперемежку, с тем чтобы они чувствовали свою зависимость друг от друга и не затевали распрей на национальной почве [176].