Вильям Похлебкин - Кухня века

Во время поездок по республикам СССР Брежнев, особенно в 70-е годы, фактически провоцировал устройство пышных, расточительных банкетов и пирушек и все чаще стал оценивать работу местных партийных и хозяйственных органов по щедрости хозяев банкета и по степени разгула на нем. Некоторые регионы фактически превратились в бесконтрольные вотчины партийных боссов, например, Ш. Р. Рашидова (Узбекистан), Д. А. Кунаева (Казахстан), С. Ф. Медунова (Кубань), которые систематически угождали Брежневу пиршествами, подарками и другими способами.

Бытовой, кулинарно-гастрономический аспект поведения перерастал, тем самым, в серьезнейший фактор, способствующий коррупции и развалу государства. Он был тем опаснее, что за благодушным, убаюкивающим имиджем дружеских пирушек и товарищеских банкетов маскировалась, скрывалась политическая и государственная вредоносность всех этих мероприятий.

Плохо было не только то, что Брежнев и орава его приближенных, его свита, поглощали за государственный счет народное добро, в то время как где-то, и не только в глубинке, стояли очереди за колбасой. Плохо было то, что все эти действия морально разлагали общество, подгрызали его сердцевину, основу. Брежнев как бы поставил жратву и выпивку на первое место.

Между тем Брежнев особенно заботился как раз о «народном» имидже своей власти и прибегал для укрепления такой «народности» к совершенно вульгарным, пошлым и политически вредным средствам.

Одним из них, чуть ли не главным, была вначале негласная, а затем и вполне открытая пропаганда вседозволенности пьянства как якобы истинно народного явления, настоящего русского (и украинского, конечно) духа. Все партийные предписания насчет недопущения пьянства и решительной борьбы с этой вредной привычкой были при Брежневе забыты и фактически отменены, хотя формально они сохранились и никто открыто не посягал на их отмену.

Однако Брежнев, сознательно или нет, но постепенно, поэтапно внедрял в народ убеждение, что в том, чтобы пить, — нет ничего предосудительного. Но в начале 60-х годов это делалось достаточно осторожно.

Еще в 1958 г. корреспондент «Правды» Борзенко сообщил миру о «героическом» эпизоде в жизни Брежнева: сейнер, на котором Леонид Ильич плыл на Малую Землю, был отброшен взрывной волной в сторону, и полковник упал в воду, откуда его выудили в бессознательном состоянии. Позднее этот эпизод, пересказанный другими СМИ, стал обрастать новыми подробностями и имел, в частности, даже такую версию, что полковник Брежнев не только не потерял сознание, но и сам без всякой помощи выбрался из морской пучины и, оказавшись вновь на судне, даже оказывал активную помощь другим сброшенным в море солдатам. В конце концов Леонид Ильич одобрил такую версию: очутившись в холодной морской воде, но не потеряв самообладания, он ловко ухватился за брошенный ему линь и выбрался, продрогнув до костей, но невредимым, на палубу. Один из старшин достал из-за голенища фляжку со спиртом и предложил товарищу полковнику глотнуть хоть один глоток. Брежнев, хотя и был начальником политотдела армии, не только выпил, но и поблагодарил старшину.

По поводу этой байки многие армейские партработники ехидно замечали, что старшина здорово рисковал, предлагая подобную помощь бригадному комиссару. Ведь тот, не будь он Леней Брежневым, любившим выпить, мог бы поинтересоваться, откуда взят спирт, так как все три возможности его получения — от авиаторов, из медсанбата и из самогонных запасов гражданского населения — считались хищениями или мародерством и карались по законам военного времени как минимум штрафбатом. Странно, говорили армейские ветераны, что старшина, то есть тертый волк, мог быть столь наивен и не осведомлен, кому, что и в какой ситуации можно предлагать.

В своей книге «Целина» Брежнев вспоминает, как для того, чтобы убедить сомневавшегося в успехе освоения целинных земель секретаря райкома Макарина, он заехал к нему домой на ужин и продолжил с ним деловую беседу. Чтобы подчеркнуть дружеский и благожелательный характер своих отношений с подчиненными, Брежнев сообщает, что выпил две рюмки (естественно, водки) «под мои любимые пельмени».

Главное в этом очередном откровении Брежнева — осторожное расширение официально допустимой дозы спиртного за ужином или обедом — две рюмки. Это уже не один глоток, а прямая директива, допускающая увеличение прежней дозы в два раза. Все это уже нормально, естественно, законно, даже для партработника самого высокого уровня. Он не монах, может пить, существуют даже критерии, дозы, которыми он может пользоваться официально. Две рюмки — 150 г!

Мы имеем свидетельство того, что всякие ограничения морального характера в конце 60-х годов были сняты и сам генсек открыто превратился в горячего пропагандиста пьянства. Старый большевик А. Ф. Ковалев, ветеран партии, отсидевший в лагерях при Сталине, вспоминает такой эпизод. ЦК компартии Белоруссии решил отметить 50-летие создания Советской Белоруссии, и на этот республиканский праздник 29 декабря 1968 г. в Минск были приглашены герои и ветераны войны и партизанского движения, генералы Белорусского военного округа, партийный, советский и хозяйственный актив республики — словом, все, кому положено. Главным гостем был Леонид Ильич. Событие отмечалось в большом банкетном зале гостиницы «Юбилейная», вмещающем 500 человек. Вот что рассказывает А. Ф. Ковалев:

«Всех пригласили подняться наверх, в банкетный зал. Глазам своим не поверил, увидев в зале столы, заставленные водкой, коньяком, винами, а также изысканной закуской. Началось произнесение тостов, но их вскоре стал заглушать гул говора разгулявшихся гостей. На прощание выступил Л. И. Брежнев, который сказал:

— Дорогие товарищи! Мне пора. Я бы посидел с вами, я люблю компанию, обожаю компанию! Но дела... дела... никуда не денешься! А вы, товарищи, пейте, пейте! И смотрите за соседом, чтобы выпивал рюмку до дна. А то вот Петр Миронович наливает, а не пьет! Куда это годится? Это — никуда не годится!»

П. М. Машеров увел опьяневшего Брежнева, тщательно поддерживая и корректируя его неуверенную походку. Но как ни пьян был Леонид Ильич, он не только заметил, что Машеров не пил, но и хорошо запомнил этот факт. Знакомые чекисты предупреждали Петра Мироновича, чтобы он обратил внимание на мягкое, как бы шутливое недовольство Брежнева его трезвостью. Когда Леонид Ильич так «отечески журит» — это похуже, чем строгий выговор по партийной линии. Но Машеров пренебрег этим предупреждением. Он думал, что Леонид Ильич просто болтал спьяну. Нет, не просто. И тот, кто теперь говорит, что Брежнев был мягким и благожелательным, что он мухи не обидел, в корне не прав. Прав был известный журналист М. Г. Стуруа, когда писал, что настоящий Брежнев — это жестокий, злобный, бессердечный, примитивный человек, морально совершенно деградировавший и способный на любое преступление ради сохранения своего личного, пошлого благополучия. То, что Брежнев утратил всякий стыд и элементарное достоинство, ясно видно из воспоминаний бывшего посла СССР в Америке А. Ф. Добрынина: Брежнев во время своего визита в Америку пил только неразбавленный виски и дошел до такого состояния, что лил пьяные слезы и жаловался Никсону на то, как ему трудно с Косыгиным и Подгорным, то есть высказывал свои самые сокровенные мысли. А на следующее утро спрашивал: «Чего я болтал? Много ли лишнего?».