Василий Болотов - Лекции по истории Древней Церкви. Том IV

Основные черты учения Кирилла были следующие. Христос есть «εν τι το έξ άμφοίν», «нечто единое из обоих»: «различны природы, сочетавшиеся в истинное единство; но один из обеих Христос и Сын — не в том смысле, чтобы различие природ уничтожено было вследствие единения» (из «Καταφλυαρούσι»). Но это «εν τι το έξ άμφοιν» называется преимущественно «μία φύσις τού θεού Λόγου σεσαρκωμένη». Предполагается как факт, что Бог Слово есть совершенная природа — ипостась, и человек есть совершенная природа — ипостась (так как человечество Христово было бы полным отдельным человеком, если бы не было воспринято в единение с Богом Словом); что качественные определения той и другой природы различны, и не уничтожились через соединение. Но с момента единения Бог Слово и человеческая природа составляют (άποτελεσασών) одно живое целое, «одну природу Бога Слова воплощенную», и богослов должен смотреть на это единение с точки зрения именно единства, а не констатировать двойство в этом живом целом [48]и {стр. 187} не распределять факты и наименования по природам так, что из этого происходит опасение за сознание их истинного единства: лишь в отвлеченном мышлении позволяется различать эти две природы и преимущественно как τά έξ ων (т. е. рассматривая их в момент до соединения).

Следовательно, аа) Несторию предлагали особый метод созерцания; бб) слово «φύσις» употреблялось в двух смыслах, не имело устойчивого терминологического значения.

в) Communicatio idiomatum, с точки зрения Кирилла, не представляло никакой трудности. Христос, Бог—Слово, есть μία φύσις σεσαρκωμένη, единственный центр (субъект) всей личной жизни Богочеловека (так что de facto β = α = γ), а потому все факты и определения относятся к этому подлежащему (так что здесь нет даже никакого «перенесения с одного на другое», άντιμεθίστασις): страдания — Его собственные страдания по плоти, потому что это — страдания Его собственной плоти (το ίδιον αυτου σώμα), хотя Он по божеству бесстрастен. 'О Θεός Λόγος άπαθώς έπαθεν (пострадал бесстрастно, потому, что не εις τήν ιδίαν αύτου φύσιν, но тем не менее истинно пострадал «σαρκί»), (Таким образом: так как β'=β =~ γ=γ'); то β=~γ').

г) Θεοτόκος есть, по Кириллу, название характеристично точное, как наименование a potiori. Человек состоит из души и тела; но человек есть не просто душа plus тело, не есть только их подлеположение, но их живое единство, в котором преимуществует душа; кто убивает тело, тот расторгает этот жизненный союз, и за то его называют человекоубийцею и душегубцем.

При таком понимании становилось ясно, что во Христе личное единение Божества и человечества несомненно объективно, что Бог Слово во Христе открывается непосредственно: Христос не есть только Θεοφόρος, но Θεάνθρωπος.

Слово ύπόστασις и у Кирилла, как и у Нестория, стояло еще очень близко к понятию φύσις, и учению Нестория о διαίρεσις των δύο φύσεων Кирилл противопоставил учение о ενωσις φυσική, единении естественном. «Μια φύσις του Θεου Λόγου σεσαρκωμένη» — повторял он слова [приписанные великому Афанасию], «не разделяй естеств по соединении». Он не хотел признать того, что единый Сын есть διπλούς. Это не то значит, что он сливал Божество и человечество во Христе, или допускал мысль о поглощении последнего пер{стр. 188}вым, или безразличие между ними. Признавая природу Бога Слова единою, он не желает считать ее тождественною в определениях того и другого существа. Но признавая в полной силе различие Божества и человечества in abstracto, он не хотел применять этого различения in concreto, когда шла речь о Богочеловеке. Это различение он признавал только теоретически, κατά μόνην τήν θεωρίαν, έν ψιλαΐς διανοίαις, и подозрительно относился ко всякому энергическому заявлению его реальности, когда хотели провести это признанное различие в ряде частностей, когда, например, усматривали в одних фактах евангельской истории характеристику именно Божества, в других — Его человечества. В таком распределении евангельских изречений он видел разделение самого Христа на две самостоятельные части.

Если Нестория нужно укорять за то, что он слишком конкретно понимал человечество во Христе, превращая его почти в отдельного человека, то в системе Кирилла человечество представлялось слишком отвлеченным, почти только свойством Богочеловека, а не Его природою, жизненною, реальною. Зато Кирилл спасал великую истину — личного единства Богочеловека. Никогда это человечество не являлось самостоятельным субъектом в жизни Христа, так чтобы открывать место вопросу о том, в каком же отношении те или другие факты этой жизни стоят к Божеству Христову: всегда Сам Бог Слово является подлежащим фактов и состояний жизни. Сам Бог Слово рождается от Девы, хотя и плотию, Сам Он, хотя и бесстрастно, страдает на кресте. Строго говоря, в системе Кирилла для так назыв. άντιμεθίστασις των ονομάτων не было места, потому что не с чего было переносить их; нельзя переносить, напр., страданий, когда единственное подлежащее этих страданий есть Бог Слово, хотя и бесстрастный. Бог Слово не усвояет только эти страдания, не ставит Себя только в отношение к ним; ведь это страдания Его собственной, Его единой воплощенной природы, следовательно, это Его собственные страдания по плоти. Столь же естественно и понятно было для Кирилла название этой собственной плоти Слова — божественною, θεία σάρξ.

Один частный [уже упомянутый выше] пример показывает, как в своих воззрениях расходились оба противника. Свой взгляд Несторий поясняет таким примером. {стр. 189} Человек состоит из души и тела; кто его убивает, того называют человекоубийцею, άνθρωποκτόνος, хотя не подлежит никакому сомнению, что он убил не всего человека, а только тело, и убить души не имел физической возможности, потому что она бессмертна. Таким образом, того, кто в собственном смысле есть σωματοκτόνος, убийца тела, мы называем άνθρωποκτόνος, человекоубийцею, потому что в имени «человек» содержатся оба понятия: душа и тело. Но назвать подобного убийцу ψυχοκτόνος, душеубийцею, было бы абсурдом. Ясно, следовательно, что хотя пострадал Бог Слово как человек, но можно говорить о страдании Христа, и нельзя говорить о страданиях Бога. — На это Кирилл отвечает, что этот пример говорит в его пользу. Ведь человек — это совсем не то, что душа + тело в их простом подлеположении. Нет, при всем различии их природ, человек есть их живое единство. Поэтому-то и возможно говорить о человекоубийстве; душа человека не убита, как бессмертная, убито лишь его тело; но так как это его собственное тело, то говорят, что убили его самого, человека. Поэтому-то и должно говорить, что пострадал Сам Бог Слово.

Вы видите, что данный пример с формальной силллогистической стороны бесспорно в пользу Нестория; но Кирилл вносит столько жизненного понимания в самый факт, что и его вывод утрачивает свой парадоксальный характер. Из этого примера видно, как энергично сознано им значение Божества, как носителя и источника личной жизни в Богочеловеке. Душа человека до тождества совпадает с самим лицом человека. Она и есть жизненный центр, в отношении к которому тело является лишь его принадлежностью, а не уравнивается с последним, как составная часть, объединяемая в третьем.