Анатолий Уткин - Русские во Второй мировой

Эти мастера перемещений и согласований деятельности всех наличных сил, воспитанные на Мольтке-старшем и Людендорфе периода Танненберга, получили в лице танков и штурмовой авиации желанное средство обнажать уязвимые места цепкого, жертвенного, смекалистого, но не склонного видеть всю картину битвы в целом противника, каковым была Красная Армия. Первая школа базировала свои умозаключения на том, что время работает на Советский Союз, на большую антигитлеровскую коалицию, против ресурсов Германии и ее маломощных союзников.

Шапошникова в его особом мнении поддерживал Жуков. Он полагал, что немцы у Ржева и Демянска — это постоянная и не спадающая угроза столице, угроза рокового поворота в войне. Жуков подозрительно относился к грандиозным операциям, ослабляющим решающий все центр. Поэтому делом первостепенной важности он считал отбросить немцев до Смоленска. Генеральный штаб видел главную угрозу в двух потенциальных плацдармах немцев — орловско-тульском и курско-воронежском, откуда механизированные колонны вермахта могли бы прорваться, окружая Москву с дальних подступов. Наличие такой угрозы, способной повернуть весь ход событий на советско-германском фронте, почти автоматически требовал избегать крупных операций вдали от нервных узлов войны.

Не в характере Жукова было прятаться за чужие спины. Он доложил о своих взглядах Сталину и предложил провести мощную операцию по уничтожению германских войск в локальных масштабах в районе Ржева — Демянска, используя силы Западного и Калининского фронтов, вводя в действие зреющее авиационное прикрытие — авиацию Оборонительного командования Москвы. Такое наступление выбьет немцев из равновесия и ослабит их летние наступательные приготовления.

Второй подход игнорировал стратегию, основанную преимущественно на наблюдениях за противником. Надо навязать им свою игру. Ведь получилось же под Москвой? Русский солдат в окопных сидениях теряет свои лучшие качества. Зрелище распластавшихся в апатии командиров его деморализует. Упорная сдержанность — не его стихия. Его эмоциональное состояние либо на подъеме, либо на спаде. Отказ от наступательных операций деморализует его.

Все сказанное, увы, не новость, с этой особенностью русской армии мир познакомился с момента ее появления на европейской арене под Полтавой. Так делайте хоть что-нибудь! Сталин в конце марта выдвигает тезис «обороняться и наступать одновременно». Он страшился «оставлять» германское командование «без дела», он боялся новой концентрации германской мощи. И всеобщим было мнение о том, что главной является угроза нового германского наступления на Москву.

Видя разногласия среди своих военачальников, Сталин созвал сессию Государственного Комитета Обороны. Военачальников представляли Ворошилов, Шапошников, Тимошенко, Жуков, Василевский и Баграмян. Как обычно, общий обзор сделал уважаемый всеми Шапошников — олицетворение синтеза старой просвещенной военной школы и молодой крови советского периода.

Шапошников никогда не выжил бы в той среде, где он находился, если бы не его природная осторожность и колоссальная интуиция. В общем и целом многоопытный и потерявший много иллюзий Шапошников стал в конечном счете склоняться к мнению конногвардейских ортодоксов, хотя он делал несколько отличные от ставших ортодоксальными умозаключения. Существующее германское превосходство в силах и отсутствие второго фронта предполагали господство на текущий момент «активной обороны». При этом главные стратегические резервы должны были быть сконцентрированы на центральном участке огромного по протяженности фронта. Именно здесь, по мнению Генерального штаба, произойдут главные события летней кампании 1942 года. Все это бросало критический свет на бывший у всех на уме южный план Тимошенко. Но не предлагало альтернативы.

И Сталин почувствовал это, возможно, острее всех. Он прервал монотонную речь Шапошникова нетерпеливым восклицанием:

«Не давайте нам уйти в оборону, скрестить руки, давая немцам возможность атаковать первыми! Мы должны сами предпринять серию ударов, предваряя их наступление на широком фронте и противодействуя их приготовлениям… Жуков предлагает предпринять наступление на западном театре, сохраняя оборонительные позиции на всех других фронтах. Я считаю это полумерой».

Прояснение позиции Сталина указало, какая линия одерживает верх. Мнение Сталина не оспаривалось, и сомневающимся в постулате «обороняться и наступать одновременно» пришлось действовать исподволь. Шапошников был осторожен. Он надеялся, что «ограниченная активная стратегическая оборона» ослабит германские войска к началу лета, что создаст предпосылки для дальнейшей активизации Красной Армии — когда будут подготовлены резервы, военная промышленность развернется во всю мощность, а немцы в полной мере ощутят растянутость своих коммуникаций.

Это был благоприятный момент для Тимошенко. Маршал встал и изложил свою точку зрения на предлагаемое наступление Юго-Западного фронта. Нельзя давать немцам преимущество первого удара, как в 1941 году. Если машина вермахта покатится вперед, то останавливать эту силу будет сложнее. Его люди готовы и ждут приказа; только предваряющее наступление расстроит планы немцев на Юге; что же касается наступления Западного фронта, то оно чрезвычайно целесообразно, оно отвлечет значительные силы немцев.

То было впечатляющее изложение взглядов. Маршал Тимошенко предлагал рискнуть силами своего, а не чужого фронта, он излагал разумные аргументы. Противостоять им могла лишь логика Жукова, но лишь поддержанная Генштабом. Однако Шапошников молчал, и главенствующей снова стала доктрина «одновременного наступления и обороны», что в конкретике момента означало смещение баланса мнений в сторону Тимошенко.

Строго говоря, Шапошников пытался переубедить Сталина, но, как вспоминает Жуков, в конечном счете замкнулся в молчании. Возможно, Шапошников знал мнение Сталина, что Красная Армия всегда слаба в длительной обороне (психика людей отличается от немецкой методичности, немецкая оборонительная наука вызрела еще в Первую мировую войну). Поэтому Шапошников не стал бороться с неизбежным и своим молчанием фактически одобрил идеи Тимошенко — для одобрения которых при этом достаточно было мнения одного Сталина.

Впрочем, Сталин, как и многие члены Ставки, не спорил с Жуковым о том, что Москва в 1942 году будет так или иначе целью немцев номер один. Немцы могут варьировать направление, подбираться с разных флангов, но они должны понимать, что без падения Москвы для СССР еще ничто не потеряно. Большинство наиболее значимых советских военачальников считало, что Гитлер так или иначе построит свои планы на ударе в направлении советской столицы и всего центрального региона. Отсюда следовало, что группировку советских войск вокруг Москвы не нужно ослаблять.