Анатолий Уткин - Русские во Второй мировой

Но не успела отойти на второй план одна забота, как стала возникать новая — капитальная, терзавшая Черчилля до конца войны. О дальних подходах к этой проблеме мы читаем в «невинных» по виду документах. Так, в эти дни сын премьера Рэндольф беседовал с прежним министром иностранных дел Франции Фланденом и изложил свои соображения отцу: «Мы должны атаковать Европу через Италию и Балканы. Чрезвычайно существенно, чтобы британские и американские войска достигли Вены, Бухареста и Будапешта до того, как туда придут русские». От Волги до Дуная лежали тысячи километров, на этих просторах располагались еще самые дееспособные силы вермахта, но в Лондоне уже задумались над судьбой Восточной Европы.

В это же время Черчилль размышляет над своей политикой в Азии. Он всегда считал Чан Кайши слабым правителем и в конечном счете союзником Рузвельта, а не собственным союзником. Когда Чан Кайши попросил присылки 7 британских дивизий для «помощи в возвращении Бирмы», Черчилль сообщил Рузвельту, что операции в Северной Африке и оборона Индии не позволяют помочь китайцам.

Проблема, которая прежде всего беспокоила Черчилля в ноябре 1942 года, — потери британского флота от германских подводных лодок. В ноябре было потеряно 722 тысячи тонн английских и американских судов — самая большая цифра за все время войны. Но англичане наконец-то разгадали «потерянный» год назад военно-морской вариант «Эниг-мы». Дешифровка донесений капитанов подводных лодок сразу осветила картину присутствия немцев в Мировом океане. Это позволило определить места нахождения германских подводных лодок, и после этого, с увеличением числа кораблей сопровождения, тоннаж потопляемых судов стал уменьшаться.

На заседании кабинета Черчилль зачитал слова Сталина о необходимости открытия второго фронта в 1943 году. «Наши действия в Средиземном море, как ни важны они, — сказал Черчилль, — несопоставимы с усилиями России». Черчилль определил грядущий 1943 год как «суровый и ужасный, мы должны встретить его, вооружившись твердой волей, скрепив сердце».

Но все это отстояло в невероятно отдаленном будущем, путь в которое лежал через Сталинград. Советское руководство по достоинству оценило десант союзников на Африканский континент. Успешная высадка англо-американцев в Северной Африке позволила Черчиллю уже 9 ноября 1942 г. заявить, что возникает «в целом новая ситуация, целый ряд новых возможностей для наступления против Гитлера в 1943 году». Он предполагал подготовку к вторжению в Западной Европе и нанесение ударов по Италии.

Нужно сказать, что Черчилль достаточно быстро оценил эффект разворачивающейся Сталинградской битвы на общий ход войны. В ноябре 1942 года, в самом начале грандиозной операции, он писал: «Мне кажется уже невозможным, чтобы Гитлер мог перевести какие-либо силы с Востока на Запад. Битва на русском фронте в значительной мере изменила мировую ситуацию. Наши действия в Средиземном море, как ни важны они, — сказал Черчилль, — несопоставимы с усилиями России».

Глава германской дипломатии Риббентроп стал ощущать шаткость положения Германии в мире с высадкой западных союзников в Северной Африке. В день высадки он спешно присоединяется к поезду, везущему Гитлера на ежегодную встречу участников «пивного путча» 1923 года. На этот раз Риббентроп умоляет Гитлера позволить ему начать пробные подходы к советским дипломатам в Стокгольме, чего очевидным образом нельзя сделать без обещаний широких уступок на Восточном фронте. Гитлер резко отвел эту идею — но аргумент был особенный: мир не просят в момент слабости. Какое-то время Гитлер, видимо, обдумывал эту идею и пришел к окончательному выводу, который позже он огласил перед пивными камарадами: «Отныне и в будущем мы не будем выдвигать предложений о мире». Западные союзники оценили неисправимость нацизма. Через три месяца Черчилль в марокканской Касабланке в присутствии президента США выдвинет правило «безоговорочной капитуляции». Только такую капитуляцию примет Антигитлеровская коалиция. Борьба принимает максимально ожесточенный характер.

Гитлер двигался в Мюнхен из Восточной Пруссии на замедленной скорости из-за разбомбленных западными союзниками путей. Он увидел эшелоны с ранеными, прибывшие с Восточного фронта, и приказал задернуть занавески своего вагона. В штабном вагоне обсуждали направление, в котором пойдут союзные транспорты, только что прошедшие Гибралтар. Гитлер сказал, что на их месте он постарался бы захватить Рим — там их ничто в данный момент остановить не могло. Еду в вагоне-ресторане подавали на изысканном фарфоре. Спать фюрер отправился на рассвете.

В Германии Гитлер 8 ноября произвел оценку стратегической ситуации на традиционном сборе в «Лёвенбройкеллер», перед ветеранами нацистского движения. В громадной пивной над аркой главного зала висела неимоверных размеров свастика, над сценой свисали золотые орлы. Гитлер, в коричневой рубашке с нарукавной свастикой, буквально ворвался в знаменитую пивную под рев камарадов, певших партийный гимн «Хорст Вессель» с тройным «Зиг хайль» после. Его слова о Сталинграде запомнились многим. (В Сталинграде эта речь транслировалась по радио.) Было что послушать.

«Я хотел взять этот город — вы знаете, что мы скромные люди, — мы владеем им. Осталось только несколько небольших кварталов. Некоторые спрашивают, почему все не происходит значительно быстрее? Потому что я не хочу создавать второй Верден, а предпочитаю делать дело небольшими ударными группами… Важно то, что корабли больше не поднимаются по Волге».

Гитлер объявил, что он не Вильгельм Второй — этот слабый человек, который умудрился отдать огромные завоевания германского народа на Востоке из-за того, что кучка предателей внезапно пожелала улучшить свои отношения с Западом. «Все наши враги уверены, что Германия сдастся без четверти двенадцать, но я принципиально ничего не сдам до пяти минут первого». Германскому народу дорого обошлась эта бравада. В пять минут первого огромное государство в центре Европы на себе испытало некоторые аспекты сталинградской реальности.

«Небольшими группами», обещанными Гитлером сражающейся на берегу Волги армии, стали прошедшие курс обучения специалисты по борьбе в городских кварталах. Они стали прибывать в Сталинград после нажима Рихтгофена на Ешоннека, который обратился к Гитлеру. Эти инженерно-подрывные части, о которых уже говорилось выше, называли «пионерами»-первопроходцами. Пять батальонов «пионеров» прибыло в Сталинград. С собой они везли аккуратные упаковки динамита, автоматы, огнеметы — все для «грязной работы».

Первым обозначенным пунктом для «работы» одного прибывшего подразделения — 336-го батальона — стали окрестности завода «Баррикады». Остальные четыре батальона были распределены вдоль всей линии городского фронта. «Пионеры» были поражены колоссальными разрушениями Сталинграда. Стальные листы в разрушенных цехах странно скрипели, противник был почти не виден. Новоприбывшим объясняли, что он прячется в подвалах и выходит на поверхность через канализационную систему, что в руинах предстояло пройти практику на ориентацию. Но «пионеры» при этом проявляли самоуверенность, деловитость, углубленность в себя. Они, мол, и не такое видели в Воронеже. Вскоре после первого знакомства с местностью в месторасположении «пионеров» внезапно раздался взрыв, и новичкам пришлось хоронить восемнадцать своих товарищей. Это несколько отрезвило подрывников-«пионеров».