Франсуа Блюш - Ришелье

Современники Людовика XIII не хотели, чтобы намерения министра воздействовали на хрупкое равновесие. Рациональность, разумность, чистый разум, разум практический — все это смешивается или сочетается. В результате получается двусмысленность, практически всегда благоприятствующая нашему кардиналу-философу. Он в общем-то является человеком здравомыслящим. Умный и хитрый, он пишет то в так называемой богословской сфере, то с историческими и политическими намерениями, а чтобы запутать следы, ежеминутно использует слово разум. Так и надо.

Что касается публичных дел, Ришелье остерегается обращаться к государственным интересам; мы знаем, что он считает это выражение слишком уничижительным. Итак, он часто говорит о государстве и мало о государственных интересах; очень часто просто о разуме. В своих религиозных текстах он не нуждается в самоограничении. Не оставляя без внимания веру, не отказываясь от традиции, не умаляя догмы, он использует и злоупотребляет разумом — как концепцией, так и словом, — что выглядит одновременно античным (восходя корнями к Древней Греции) и современным. Автор явно желает заставить забыть читателя о своем желании соединить, спаять, сцепить интеллектуальные и морально-политические понятия в аксиомы, представления и термины веры.

РАЦИОНАЛЬНОЕ И РАЗУМНОЕ

Ришелье, поднявший знамя разума, далек от того, чтобы самому всегда быть рациональным и разумным. Кольбер, более сдержанный, показывает себя более рациональным и бесконечно более разумным.

Все доводы в области публичных дел кажутся, таким образом, идентичными доводам, поддерживающим и обрамляющим церковь. Если министр-кардинал на самом деле имел семнадцать оснований посадить в тюрьму аббата Сен-Сирана, какой невежа, какой недовольный, какой нигилист осмелился бы оспорить наличие у него не только разумного, но и рационального характера; не только рационального, но и религиозного, легитимного и почти сакрального?

Тонкий формализм и небывалый семантический опыт позволили Его Высокопреосвященству изобрести оригинальную и утонченную форму теократии…

У британского историка Ореста Ранума, справедливо считающегося одним из знатоков Франции эпохи барокко, возникла великолепная идея — оригинальная и ничуть не анахроничная — называть «воспитанниками Ришелье» членов правительства, то есть канцлера, хранителя печати, сюринтенданта, государственных секретарей, министров и иногда «низших советников». «Тесно связанные» и «работающие сообща», они, широко пользуясь царившим повсеместно «отсутствием разделения обязанностей», решительно поддерживали мысль и дело кардинала, попутно усиливая его влияние на монарха. Как уже было сказано, «воспитанников» кардинала было гораздо больше, чем те двое, кто остался в истории: отец Жозеф и Джулио Мазарини.

Из этого уточнения следует, что важные решения царствования Людовика XIII — все или почти все — были (или могли быть) продуктом коллективного творчества, а не королевской прихотью или кардинальским стремлением. Но при освещении деятельности правителя или главного министра, или их совместной деятельности как-то забываются очевидные истины. Например, то, что «становление французской дипломатии во времена Людовика XIII было делом нескольких министров. Хотя доминирующая роль принадлежала Ришелье, Бульон, Бутилье, Сюбле де Нуайе, отец Жозеф и позднее Мазарини также оказывали свое влияние» (Орест Ранум). А во внутренних делах не следует забывать вклад Шавиньи и тем более Сегье.

Эти люди были разного происхождения и разных способностей. Это можно сказать и о других воспитанниках кардинала — поскольку понятие умного и преданного сотрудничества, полного согласия, симбиоза связано с выходом за управленческие и административные рамки. Свою лепту внесло духовенство: отец Жозеф, капуцин; отец Карре, доминиканец; духовник Мейлан, иезуит. Не отставала и армия Его Величества: командор Амадор де Ла Порт; Сурди до своей несправедливой опалы; маршалы Брезе и Ла Мейлере. Дипломатия: барон де Шарнасе, Ботру де Серран. Судейство: Лаффема и Лобардемон. Вы найдете в этом списке даже одного принца крови: это Конде, усмиренный в 1619 году, подчинившийся Ришелье в 1629 году и связанный через брак герцога Энгиенского с племянницей министра-кардинала. Кроме того, следует упомянуть в этом списке — не решаюсь назвать его «почетным» — множество офицеров Его Высокопреосвященства: Каюзака, Бискара, Кавуа (по военной части), Дени Шарпантье (по гражданской). Наконец, не будем забывать художников, отобранных Ришелье и покоренных его харизмой [106] Можно упомянуть архитектора Жака Ле Мерсье, художника Филиппа де Шампена. ; и особенно литераторов, которых заставляли плясать под дудку кардинала-мецената комплименты, вознаграждения, пенсии, а позднее академические амбиции: Силона, Жана Сирмона, Ла Менардье, аббата д’Обиньяка и аббата де Буаробера, Жоржа де Скюдери, Демаре де Сен-Сорлена и других.

По правде говоря, интересный и малоизученный вопрос о воспитанниках великого человека может иметь множество ответов. Какие рекомендации требовались, чтобы сторонник кардинала мог получить статус воспитанника? Приведенный нами список мог бы содержать и другие имена. Например: кардинала де Лавалетта (он был скорее другом), Теофраста Ренодо, Мишеля Ле Телье, Ги дю Шатле, Ля Мотта Ле Вайе, Ле Клерка дю Трамбле (брата «Серого преосвященства»). В стороне остались сотни профессионалов и любителей, исполнявших туманные, но необходимые обязанности шпионов и осведомителей того «Ришелье, который был самым осведомленным министром на свете» (Ре).

Как становились воспитанниками этого требовательного мэтра? Впрочем, не стоит задавать этот вопрос — конечно, он выбирал их сам [107] Например, Мишель Ле Маль (1588–1662), преданный секретарь кардинала, пример доверенного человека. и выбирал не первых встречных. Он никогда не спешил; к тому же у него не было недостатка в кандидатах.

Кардинал не привлекал неизвестных людей, даже с превосходной репутацией. Особенно он не любил хлыщей, предпочитая одаривать своим доверием людей опытных. После капитуляции Ла-Рошели (1628) граф де Ножан (Ботрю) и шевалье де Мессиньяк предложили ему услуги шевалье де Мере (Гомбо). Это был дворянин из Пуатье, воспитанный иезуитами, будущий теоретик «благородного мужа». Ришелье внимательно выслушал их, но, не видя просителя, сказал: «Все, что вы рассказали мне об этом молодом человеке, хорошо, но молодые люди мне подозрительны». Разумеется, он не отдавал предпочтения старикам, за исключением определенных персонажей, ему нравились люди зрелые, верно служившие своему начальнику или предыдущему патрону и решившиеся предать всего лишь раз в жизни: в день, когда они оставили своего начальника или патрона, чтобы принести свое усердие и талант на службу кардиналу.