Франсуа Блюш - Ришелье

Кардинал де РЕЦ. Мемуары

Франсуа, герцог де Ларошфуко, будучи фрондером еще до Фронды и хорошо относившийся к Ришелье, вспоминает о его смерти (1642) и пишет следующее:

«Радость, которую, должно быть, испытали его враги, видя, что его так поносят, сменилась через некоторое время пониманием того, что эта потеря оказалась весьма убыточной для государства и что, поскольку он решил изменить его устройство столькими способами, он единственный мог бы успешно им управлять, если бы его правление и его жизнь имели более долгую продолжительность. Никто кроме него не осознавал до сего момента всю мощь королевства и не сумел поместить ее целиком в руки правителя. Суровость его правления была подтверждена большим кровопролитием, французская знать была усмирена, народ — обременен налогами; но взятие Ла-Рошели, поражение партии гугенотов, поражение Австрийского дома, подлинное величие его замыслов, такая искусность в их выполнении должны заглушить обычную злопамятность и воздать его памяти похвалы, которых она, безусловно, заслуживает».

Ларошфуко. Мемуары

КОРНЕЛЬ

Правда ли, что Ваше Преосвященство ревновало к моим сочинениям?

РИШЕЛЬЕ

Почему бы мне этого не делать? Какой-нибудь скудоумный министр мог бы быть достаточно ослеплен своей властью, чтобы презирать Ваши таланты; я же сознавал ценность гения и ревновал к славе, в которой не участвовала Фортуна. Разве я в этом виноват?

КОРНЕЛЬ

Эта зависть делала честь Корнелю и не должна была повредить репутации его покровителя; ибо Вы достойны были им быть, и Вы были вознаграждены, как министр, тем же самым гением, к которому Вы ревновали как поэт. Единственное, что меня удивляло, что Ваше Преосвященство дарило своим покровительством недостойных писателей.

РИШЕЛЬЕ

Я пришел в плохое время, мой дорогой Корнель; во время моего правления было мало достойных людей, я же хотел побудить людей работать, покровительствуя всем искусствам; правда, я недостаточно выделял Вас: в этом я достоин порицания.

КОРНЕЛЬ

Мало сознаться в этом, Ваше Преосвященство. Ведь я обладал некоторым гением, но я не был придворным; я имел тот негибкий ум, которым столь часто награждал своих героев. Как и они, я имел стойкую добродетель, негибкий ум, слишком зажатый в рамках моего искусства; неудивительно, что великий министр, привыкший к почтению и лести самых могущественных лиц государства, пренебрег человеком с моим характером.

РИШЕЛЬЕ

Прибавьте, что мне было неизвестно все, что доступно Вам. Мой ум, возможно, был зажат, как и Ваш, в рамках своего таланта; у Вас не было придворного ума, мой же ум был недостаточен для занятий литературой.

Анаграмма, изящная игра, получила распространение в античности; ею забавлялись римляне. Век гуманизма также практиковал это искусство, как на латыни, так и на французском. ROSE DE PINDARE (РОЗА ПИНДАРА) передавала глубину, форму, сами буквы имени Pierre de Ronsard (Пьер Ронсар). C’EST L’ENFER QUI М’А CRÉÉ (МЕНЯ ПОРОДИЛ АД) — такова была анаграмма брата Жака Клемана (Frère Jacque Clément), убийцы короля Генриха III.

В середине Великого века эта мода или причуда эпохи барокко позабудет всякую меру. Она будет сильно раздражать Гийома Кольте, академика, которому покровительствовал Ришелье:

Отец Пьер де Сен-Луи (1626–1684), тихий провансалец, собирался опубликовать «Ля Мадлен», поэму из двенадцати песен, результат пятилетних трудов. Теофиль Готье обнаруживает там «прекраснейшие и поэтические» строфы, но сожалеет о злоупотреблении французскими и латинскими перевертышами, бесконечными и монотонными. В самом деле, постоянно переставляя слоги, монах «превращает в анаграммы имена пап, императоров, королей и множество других знаменитых персонажей».

Франция Людовика XIII охотно занималась этим искусством, но не ведала в нем меры. Ронсар превратил имя Marie (Мария) в прелестную анаграмму AIMER (ЛЮБИТЬ). Двусмысленное J’ESPÈRE GUÉRIR (НАДЕЮСЬ ИСЦЕЛИТЬ) обозначало сурового канцлера Пьера Сегье (Pierre Séguier) [159] Буквы I и J остались неиспользованными. . Племянница Ришелье, мадам де Комбале, герцогиня д’Эгийон была урожденной Мари де Виньеро (Marie de Vignerot). Рифмоплет аббат Дюло сделал из ее девичьего имени анаграмму о спорной девственности: VIERGE DE TON MARI (ДЕВСТВЕННИЦА СВОЕГО МУЖА). После смерти кардинала, в 1643 году, враги кардинала были выпущены из тюрем, откуда появилась анаграмма, касавшаяся знаменитого маршала: François de Bassompierre = FRANCE, JE SORS DE PRISON (Франсуа Бассомпьер — ФРАНЦИЯ, Я ВЫШЕЛ ИЗ ТЮРЬМЫ). Но ни один подданный Людовика XIII не понял пророческого характера анаграммы Versaille = VILLE SERAS (Версаль = ГОРОД БУДЕТ)…

Вершиной искусства анаграммы эпохи барокко стало достижение Малерба. Помогая своему ученику Ракану, он менее чем за день придумал три прекрасные анаграммы имени Catherine (Екатерина): ÉRACINTE, CARINTÉE, ARTHÉNICE (ЭРАЦИНТА, КАРИНТЕЯ, АРТЕНИС), греческие имена с ароматом мирта и меда. Так обрела бессмертие «несравненная Артенис» Екатерина де Вивонн, маркиза де Рамбуйе.