Рустам Раз - Моя жизнь рядом с Наполеоном

- И если, герцог, вы тем не менее решите, что кто-нибудь должен заплатить штраф, то пусть это буду я.

И после всего этого Коленкур не давал покоя бедному моему помощнику, который, ничего не понимая, пришел ко мне узнать, чего от него хотят. Я успокоил беднягу, объяснив, что если даже ошибка и имела место, то лишь по моей вине, поскольку перед тем как вручить императору пистолет, я напоследок его осматриваю. Пришлось мне еще раз сходить к маркизу Висансу и напомнить ему, что требовать штраф у моего неимущего помощника было бы крайней жестокостью, и дело на этом закончилось.

Император решил поехать в Венецию. Он взял с собой мало людей, потому что дворец вице-короля в Милане был фактически его собственностью.

В его карете, запряженной восемью лошадьми цугом, сидел только маршал Дюрок. Мы доехали до подножия Мон-Жени. Погода была отвратительная. Его величество выразил желание проехать в экипаже горный перевал, но минут через пятнадцать поднялся снежный буран. Вьюга слепила коням глаза, все восемь спотыкались и не могли шагать. Пришлось нам остановиться. Раздраженный неопределенностью, Бонапарт не выдержал и вместе с маршалом Дюроком вышел из кареты, и мы втроем начали подниматься в гору. Целью нашей было добраться до хижины у дороги, которая должна была быть недалеко. Но вьюга все усиливалась, император стал тяжело дышать и уже почти задыхался. Даже маршал Дюрок, несравненно более крупного телосложения, с трудом боролся с сильными порывами ветра. Я обнял Его величество (конечно, не так, как обнимают детей, ноги его не отрывались от земли) и изо всех сил стал помогать ему подниматься. Наконец с огромным трудом дотащились мы до хижины, где некий крестьянин продавал прохожим водку. Наполеон, войдя, сел возле камина, где вился слабый огонь, и после долгого молчания сказал:

- Послушай, Дюрок, мы оба должны признаться, что наш любимый Рустам закаленный и смелый малый.

Потом повернулся ко мне и спросил:

- А теперь что мы будем делать, мой толстый мальчуган?

- Дойдем до перевала, сир, - ответил я, - монастырь отсюда недалеко.

И я сразу же стал искать подходящие доски для носилок.

В углу валялась стремянка, я положил ее на землю, потом, набрав сухих веток, сплел из них кольца, толстыми веревками накрепко привязал их к ступенькам стремянки и набросил на них свой плащ. Я делал все это в присутствии императора, который, глядя на мои ловкие движения, не мог скрыть своего удовлетворения:

- Значит, мой толстый мальчуган, мы и в самом деле пустимся в путь?

Но я напомнил ему, что бриллиант[15] остался в карете, и изъявил желание сходить за ним.

- Иди, - разрешил он.

Я спустился вниз и вскоре с радостью заметил, что погода проясняется. Я взял из кареты бриллиант и вернувшись вручил Его величеству. Бриллиант в коробке положили на носилки, куда сел Его величество.

В домике было двое крестьян. Я позвал их, вручил им концы стремянки, а сам держался за середину носилок, чтобы кольца вдруг не выскользнули из-под плаща. Так мы дошли до монастыря, где благочестивые члены братии с величайшим уважением и признательностью встретили императора. Он сделал им много добра.

Мы переночевали в кельях, а утром часам к десяти подоспели и остальные коляски. Я помог императору совершить утренний туалет. После завтрака он спросил, запомнил ли я вчерашних крестьян. Поскольку они тоже ночевали в монастыре, я сказал:

- Они оба здесь, сир.

Он велел позвать их. Бонапарт находился в отведенной ему и маршалу молельне, когда крестьяне предстали перед ним. Он спросил, как их зовут, и сказал:

- Вы оказались самоотверженными и сильными людьми. Так что, Дюрок, дайте каждому по шестьсот франков премии и сверх того еще триста.

Мы продолжили наш путь. Как только мы добрались до Милана, Бонапарт стал рассказывать всему двору, как я перевел его через перевал Мон-Жени и особенно отметил мою преданность. Он выглядел бесконечно признательным за то, что было очень естественно для меня и что каждый бы сделал на моем месте, имей он мою силу. Каких только слов восхищения не услышал я от высоких дворцовых вельмож. Мосье Фишер даже прошептал мне:

- Император чувствует себя настолько обязанным, что, не сомневаюсь, наградит вас орденом Почетного Креста.

- Я с радостью приму, если меня наградят, - расчувствовался я, хотя сам я об этом никогда не попрошу.

От теплых слов похвалы я и без того чувствовал глубокое внутреннее удовлетворение, хотя и делал все это, ни на что не надеясь и не претендуя.

Мы поехали в Венецию, провели там несколько дней и снова вернулись в Милан. По дороге нас догнал гонец и вручил императору парижскую почту. Через несколько минут Его величество спустил оконное стекло кареты и протянул мне раскрытый конверт:

- Бери, Рустам, это от твоей жены.

Хотя конверт был вскрыт, но я радостно улыбался, и император сказал:

- Женушка твоя просит венецианскую золотую цепочку.

В Милане он меня предупредил:

- Смотри, если вернешься домой без венецианской цепочки, тебя в дом не пустят.

- Обещаю, сир, как только встречу, непременно куплю, - ответил я.

Но тут вице-король сказал:

- Рустам, цепочку я сам хочу подарить твоей жене.

И в самом деле, наследующий день он вызвал меня и вручил для моей жены золотую цепочку 5 футлярчике.

Я получал письма от своей Александрин через императорского гонца. Эту привилегию предоставил мне мосье де Лавалет[16], и император никогда не возражал против этого.

Часто, особенно во время походов, привычка Наполеона вскрывать мои письма даже помогала мне.

Один знакомый полковник, которого по недоразумению лишили должности, еще в Париже умолял меня вручить его прошение Бонапарту. Император, правда, не раз обещал восстановить его в должности, но довольно неопределенно (мне кажется, он ждал докладной военного министра).

Через некоторое время, когда мы были в Испании, я получил письмо от жены, в которое было вложено и письмо полковника. Он сетовал, что дело затягивается, и просил, когда у императора будет хорошее настроение, скажем, когда он поет, не упустить случая и переговорить с ним.

Бонапарт получил почту вечером (мы находились в какой-то хижине в предместье Мадрида) и чуть погодя окликнул меня:

- Рустам, позови Меневаля![17]

Меневаль явился, а я ушел в соседнюю комнату, где обычно спал. Меневаль вышел от Наполеона довольно поздно и вручил мне письмо Александрин, которое снова было вскрыто.

Наутро во время туалета Бонапарт спросил:

- Рустам, что это за полковник?

Я коротко изложил суть дела и напомнил, что в Париже я много раз обращался к нему по этому делу, и попросил заступиться за незаслуженно обиженного. И заверил императора, что могу поручиться за невиновность полковника и что если он будет служить, у нашей армии одним храбрым офицером станет больше. Его величество твердо обещал по возвращении в столицу сразу же разобраться в этом сложном деле.