Наталия Ильина - Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1

Есть у народа и такие поверья, которые сберегли былое представление о русалке-кукушке: «Ку-ку!» - кричит водяная полубогиня, бросаясь с мельничного колеса в глубь речную[335]; в обряде русальной недели, устанавливающем между девушками посестримство, русалку замещает чучело кукушки или кукушкина трава[336].

Птицы, обличье которых принимает русалка, появляются в древних мифах как носители света и живой воды или как стражи у источника огня и влаги. Лебедь приносит весною лучи солнца или золотые яблоки, полные чудесным соком, возвращающим молодость[337]; кукушка, вестница весны, зимою живет в раю у древа жизни и хранит ключи от входа в эту обетованную страну[338]. Представления о небесном рае, где мировое древо раскидывает свои медоточивые ветви, где ночует и зимует солнечный бог, соединяют образ русалки, хранительницы напитка бессмертия, с образом лебедя: по народному поверью, молодому солнцу прислуживает солнечная дева, умывает, убирает его и поет ему песни[339], тогда как в одной из русских сказок рассказывается, что в дивьем, т. е. в небесном царстве, зреют моложавые яблоки и живет царь-девица Лебедь, охраняющая влагу бессмертия[340]. Из этой райской страны русалка приносит напиток богов на землю, еще недавно скованную зимнею стужей. Мед новой жизни разливается в белом стволе березы, светится в пушистом убранстве вербных ветвей. Весна зацветает и в земном мире.

Огненно-водное естество русалки, ее участие в мистерии природы наделяет ее мудростью и вещим знанием: для нее нет неразгаданных загадок, ей ведома судьба девушки, доверившей свой русальный венок речной волне[341]. Как мудрая жрица в культе богов, русалка испытывает веру человека и карает его за безбожие. Согласно народному поверью, русалки похищают полотна у девушек, уснувших без молитвы[342]; и песня поет о том, как русалочка защекатывает, т. е. заговаривает, зачаровывает дивчинку, ничего не знающую о религиозных тайнах: о «неведомом камне Алатыре», о живой воде и о живом огне-молнии, затаенном в папоротнике[343]. В малорусской сказке русалка ослепляет деда и бабу за то, что они пасут овец на ее заповедном лугу[344], другими словами: за попрание законов веры она карает виновных тем, что лишает их видения мира, на «силе божьей» созданного и крепкого этою силой.

Благодетелен приход русалки на землю, но встреча с нею самой, богиней райских садов, гибельна для обычного дневного сознания, не постигающего в ее явлении знаков нездешнего мира. Встретив русалку, человек неумудренный невольно повторяет ее вихревые движения... и заболевает Виттовой пляской[345]. Увидев над волною прекрасную богиню, поддавшись чарам ее песни, пловец спешит к ней навстречу... и тонет в бурливой реке. Лишь вещий человек, на земле прозревающий неземное, безнаказанно любуется воздушно-легкими играми русалок и понимает их нездешнюю песнь[346].

Так, обрывки былого культа русалки, еще не исчезнувшие в народном быту, воскрешают древний образ богини - посредницы между богами и земною природой, мудрой и вещей жрицы в мистерии весны.

Уповая разгадать загадку жизни «неразгадливую», создал древний человек эту поэтическую грезу. В ней сказалась и сила души, дерзнувшей коснуться тайны жизни, и бессилие понять эту тайну, уразуметь первосущность мира и нас самих, живущих в нем. Так и воспринят прекрасный образ русалки в одном из созданий русского художества: царевна-лебедь Врубеля с ее очами, вопрошающе светящимися из незнаемой глубины, с покорно страдающей нежностью в стане и в белом оперении, восставшая из колодца души, как память тысячелетне-далекого прошлого, соединяет в себе и религиозный помысел наших отцов, и тоску неумудренного сердца.

Следы угасших верований в быту народном делают очевидным, что древняя идея русалки не укладывается в единичный законченный образ, строго отграниченный от других священных образов языческого мира. Указывая на тайну жизни, неисчерпаемую по самому существу, эта идея призывает к себе иные помыслы, иные созерцания, связывает их тонкими нитями подобий и объединяет в едином жизненном действе. Сеть сходств и родственных связей между русалкой и другими божествами затуманивает образ полубогини, подобно тому, как сетчатая пелена паутинок - пряжа русалок - туманит осеннюю зелень лугов. Уже известные нам однозначные определения существа русалки бессильны исчерпать ее сложное естество. Она, вне сомнения, божество водное, но эта влага - источник жизни, она проникнута светом и огнем, она - медовый напиток, исполненный вдохновенною мудростью и оживляющей силой. В облике русалки вновь оживает душа человека, похищенная темнотою ночи; но русалки лунного царства - лишь вторичные образы, созданные огненно-водной, светлой силой богини, приносящей на землю новую весну. Имя русалки может обозначать и весенний праздник, но праздник этот - отблеск славянских языческих русалий, где появлялась богиня-птица, прилетавшая из рая в блеске дождевых капель или в кружении молнией озаряемых крылатых облаков.

Так как миф о русалке и мысль, в нем заключенная, возникли в круге тех верований, которые облегчали язычнику восприятие мистерии природы, то образ весенней полубогини естественно соединялся с праздниками священного года, учрежденными во славу этой мистерии, и внешним выражением идейного сродства между обрядами годового круга и божеством, олицетворяющим рождение жизни, было созвучие: русалии - русалка.

Обернувшись кобылкой, русалка появляется в ритуале годового языческого культа тогда, когда солнце поворачивает на лето и в душе человека зарождается предчувствие весенних дней. В том же образе кобылки русалка покидает землю после летнего солнцеворота. Первое явление русалки связано теперь со святочными играми. Так как зимою огонь и вода еще во власти тьмы и мороза, то шумы святочных русалий получают оттенок победоносной борьбы добрых божеств со злою силой, враждебной новой жизни и весеннему пробуждению. Участники игры изображают медведя, волка, козу, журавля и других тварей - следы глубокой древности, когда боги и демоны являлись людям в образе животных или птиц[347].

С приходом весны расцветает и культ русалки.

В Семик, т. е. в седьмой четверг после великого четверга или в последний четверг перед днем Святой Троицы, девушки в лесу заплетают венки из несрезанных веток березы.

Символический смысл начального обряда будет понятным, если осветить его древней идеей русалки - жрицы в мистерии природы. В самом деле, именно водной стихией, волной, дается первообраз качания, и с незапамятных времен знаком воды были волнистые линии, украшающие, как мы знаем, и праславянскую керамику. Стихия огня принимает в обряде образ венка - символа солнца; так как живой огонь добывался в древности трением живых древесных веток, то и семицкий венок сплетается из несрезанных веток березы. Качание венка указывает на солнце или огонь, погруженный в воды, символ обновляемой, возрождающейся жизни. В этом действе русалка являлась как богиня весны, разгоняющая холодный сон земного мира. Совершая мистерию природы, она призывала и людей к участию в ней: качались не только русалки, но и люди. В христианской Руси качальные игры были приурочены к первым трем дням пасхальной недели.